Диалог с аудиторией
Исполнительный директор Московского музея современного искусства Василий Церетели в интервью корреспондентам Актуальных Комментариев Татьяне Роднянской и Марии Потоцкой рассуждает о радикальном искусстве, благотворительности и реорганизации музейной системы.
Татьяна Роднянская: Давайте начнем с неприятного. У нас музеи работают как офисы - до шести-семи вечера, - и работающему человеку, добираясь по пробкам, при всем желании просто невозможно туда попасть в будние дни.
Василий Церетели: Я не буду говорить за всех. Мы открыты до восьми, по четвергам – до девяти вечера, а во время открытий выставок - и вовсе допоздна. Я согласен, что ситуация - не самая лучшая. Нам стоит перенять практику Америки, где есть специальные дни, когда музеи работают до девяти-десяти часов вечера, и еще есть дни с бесплатным посещением.
Мария Потоцкая: Кстати, Ночь Музеев у нас прижилась? Мне кажется, в последние год-два наблюдается спад…
В.Ц.: В этот день мы обычно работаем до двух часов ночи. Только в этом году - до полуночи. Все шесть лет проведения Ночи Музеев у нас стоит длинная очередь, с каждым годом людей становится все больше. Молодежи очень много. С детьми приходят к семи, а потом уже идут молодые люди. Мне кажется, именно в этом году люди пришли на Ночь Музеев, а не просто на тусовку. Но нам физически сложно вместить всех желающих. Было два потока на концертную программу во дворе и в сам музей – довольно комфортно распределили людей.
М.П.: Вы сказали, что с детьми приходят. Значит, сработала схема «все начинается с семьи»?
В.Ц.: Не только. Если у нас в школах начнут понимать, что культура – это важнейшая составляющая для развитого общества, то ситуация изменится. Вне зависимости от профессии, нужно разбираться в искусстве, тем более - в актуальном. Для многих это - одно большое неделимое целое, которое не нравится в связи с непониманием. Здесь же столько направлений - от фотографии до реалистичной живописи. Сейчас художники размышляют о том социуме, в котором живут.
Т.Р.: Очевидно, что у большинства людей существует предвзятое отношение к современному искусству.
В.Ц.: Потому что люди мало ходят в музеи. Многие ведь даже не знают про Третьяковку на Крымском валу, где выставляют русский авангард и искусство XX века. В школьное время нужно посещать музеи, а старшее поколение и так привыкло к такому досугу.
Т.Р.: Может, музеи должны быть более социально ориентированными?
В.Ц.: Да, у нас есть кружок для детей от пяти лет. Есть школа для взрослых - тех кто закончил Суриковский институт, МАРХИ и хочет изучить более концептуальные аспекты живописи и скульптуры. Для этого есть лекции и мастер-классы. Хотя есть много тех, кто ничего не оканчивал, но хочет учиться. Курсы бесплатные, поэтому всех желающих принять физически не можем, и в связи с этим запустили платный лекторий.
М.П.: Значит, мы уходим от этой холодной буржуазной монументальности музеев к диалогу?
В.Ц.: Безусловно, у музея должен быть диалог с аудиторией. Сейчас мало просто развесить картины по стенам – любая выставка должна быть живой.
М.П.: Мне еще никто не смог ответить на вопрос, где грань между современным искусством и «хорошей идеей». Можно ли считать вбитый в стену кривой гвоздь искусством?
В.Ц.: Я уже сказал, что современное искусство - разное: от сложной живописи до инсталяций. Есть авторы, опережающее свое время, которые могут быть актуальными всегда. Классическая музыка, например, тоже разная. А гвоздь, вбитый в стену, может быть современным искусством. Смотря кто его забьет.
Т.Р.: А можно ли говорить о национальности искусства?
В.Ц.: Я думаю, сейчас существует единое арт-пространство. Художник может быть любой национальности и жить в любой стране. Например, Пикассо – испанец, эмигрировавший во Францию и очень много там работавший. Его выставку привезли в Москву в рамках года Франции в России. На творчество влияет место нахождения художника. Важно, что без Франции, без Парижа, без той атмосферы он не создал бы свои шедевры.
М.П.: Хорошая идея может быть критерием успеха в актуальном искусстве?
Т.Р.: Возможно ли еще что-то новое придумать?
В.Ц.: Кардинально новое придумать сложно, а по-новому раскрыть какие-то темы – вполне.
Т.Р.: В нашем искусстве сейчас есть социальный подтекст? Может быть, посредством искусства стоит поднять какие-то общественные проблемы?
В.Ц.: Нельзя заставить каждого художника творить, затрагивая социальную сторону жизни. Конечно, такие есть. Например, Монстрация – люди стебутся над политическим процессом и выходят с глупыми лозунгами.
М.П.: Типа «Идите работать»?
В.Ц.: Мало кто делает что-то, сначала хорошо подумав и сделав исследование. Не всегда первая идея, которая приходит в голову, является лучшей. Например, я видел социальный проект западных художников на тему женского рабства и проституции. Они исследовали, откуда идет нефть, и сопоставили с сопутствующими проблеме критериями. Такое искусство интересно.
Т.Р.: Как насчет арт-группы «Война»?
В.Ц.: У них есть и интересные работы и, одновременно, слабые и поверхностные.
М.П.: Хулиганские...
Т.Р.: Где грань между радикальным искусством и откровенным хулиганством?
В.Ц.: Во-первых, есть закон, запрещающий делать определенные вещи. В его рамках дозволено все. У нас - свобода слова: говорите, что хотите. А переворачивать полицейские машины нельзя – это деньги налогоплательщиков. С художественной точки зрения, была масса способов донести свою точку зрения и протест без нанесения вреда имуществу и людям. Если бы у них было хорошее образование и куратор, можно было бы сделать по-другому. Что касается выступления на мосту – раньше этого еще никто не делал.
Т.Р.: Многие ходят на выставки cоntemporary art, потому что оно сейчас в моде. Чаще всего не понимают, что хотел сказать художник?
В.Ц.: Не всегда мы сразу можем увидеть задумку художника. Публика разная, не все хотят видеть социальное искусство. Художник может показать тебе то, что ты сам до этого не видел.
М.П.: Граффити тоже ведь искусство?
В.Ц.: Да, причем есть художники-графитчики, которые впоследствии начали выставляться в музеях и галереях.
М.П.: Но графитчики в основном молодые, бэкграунда у них ведь нет?
В.Ц.: Почему? Если они этим занимаются, значит делали определенный ресерч, интересовались, смотрели комиксы. Красивое графити – большой труд. Я говорю не про «тэги», а про серьезные большие работы с собственным стилем.
М.П.: У нас и журналов по искусству почти нет.
В.Ц.: Главная проблема - в образовании. Для ее решения нужно строить много музеев, школ, где интегрировалась бы история искусств с критикой и разными направлениями в искусстве. Пока такого нет. У людей надо развивать вкус. Чем больше ходишь по музеям, тем лучше начинаешь воспринимать и понимать.
Т.Р.: По вашему прогнозу, появится ли у нас в ближайшее время качественное образование в области искусства?
В.Ц.: Смотря в каком сегменте. У нас, например, прекрасная русская реалистическая школа. Остальные области как pr и кураторство, ввиду их отсутствия в Советском Союзе, отстали. Тогда реклама была только на спичечных коробках. Сейчас меняется рынок и задачи, под них надо адаптироваться. В Суриковском сейчас открывается факультет Новых технологий. Художник будет проходить и иллюстрацию, и графический дизайн, и т.д. При этом нельзя забывать об искусствознании и критике.
М.П.: Профессия художника сейчас предполагает интеграцию жанров?
В.Ц.: Конечно, художник может быть не только живописцем. Он может быть еще и фотографом, и разбираться в музыке. Самое главное, чтобы у художника была возможность воплотить в реальность любой замысел.
М.П.: Я в прошлом году была на премии Кандинского. Картина была следующая: собралась достаточно светская публика, интересующаяся современным искуством, много коллекционеров, меценатов, кураторов, а все номинанты выходили с каменными лицами, просто делая одолжение, что им дали премию – невероятная волна негатива. Наши художники по умолчанию хотят быть «униженными и оскорбленными»?
В.Ц.: Каждый художник - особенный. Очень хорошо, что есть такая премия. И как раз аудитория, что была в зале, должна поддерживать и собирать актуальное искусство, за ними пойдет еще много людей. Организатор премии Шалва Бреус понимает, что важно сделать в правильное время, в правильном месте, с правильной подачей. Это церемония, но главное, что выставка номинантов проходит в ЦДХ, и каждый может посмотреть работы. Чем больше внимания, тем лучше. А такое отношение художников – пафос, игра и неуважение. Награда – это аванс, чтобы дальше работать и оставаться человеком.
Т.Р.: Давайте вернемся к организации музеев. Перечислять все проблемы музеев и государственных фондов бесполезно. Может быть, решение - в переводе музеев в негосударственную собственность?
В.Ц.: Есть разные практики. В Америке, например, большинство музеев - частные. Но стоит посмотреть на законодательство: там музеи освобождены от налогов, получают гранты. Если у нас сделать государственные музеи частными, становится непонятно, что делать с музейными коллекциями – это госценность. Если их тоже передать во внегосударственный оборот, то все просто распродадут. К сожалению, в России нет системы, которая освобождала бы от налогов фонды. Мы молодое государство, нам стоит заимствовать лучший мировой опыт.
М.П.: А благотворительность помогает?
В.Ц.: На сегодняшний день есть закон о благотворительности, по которому, чтобы мне пожертвовать деньги музею, надо пройти такую бумажную волокиту, что сразу желание пропадает. В первую очередь надо создать благоприятную среду.
Т.Р.: Частные коллекции тоже переходят в разряд музеев?
В.Ц.: Да, есть прекрасный музей Маркина (ART4.RU – прим. ред), есть фонд Стеллы Кесаевой.
М.П.: А вы пополняете собственные фонды?
В.Ц.: Мы - государственный музей, и когда появляются средства, то мы пополняем коллекцию. Нам помогает и Министерство культуры, и департамент культуры города Москвы. Когда открывали музей, у нас было около тысячи работ, сейчас - порядка десяти тысяч. Есть еще и дары музею. Есть компании, которые нас поддерживают.
М.П.: Есть ли тенденция на повышение цен на современные работы спустя десять-двадцать лет?
В.Ц.: Для этого художникам важно выставляться на международных площадках. Посмотрите на количество выставок в рамках года Испании и Италии в России. В рамках этого года к нам привозят очень много интересных выставок. К сожалению, мы показываемся у них меньше. Решение заключается в создании российских институтов культуры в каждой стране.
Т.Р. и М.П.: Еще неплохо бы привлечь туристов к нам...
В.Ц.: Здесь важнее развивать инфраструктуру музеев в нашей стране для развития туризма – это огромная строка доходов бюджета. Если бы в Санкт-Петербурге не было Эрмитажа, там было бы меньше гостиниц, ресторанов и т.п.
