Другая невидимая рука
Когда праволиберальное издательство ИРИСЭН издает тот или иной перевод, алиби мотивов издания выступает некое решение «экспертного совета». Я не знаю, действительно ли этот совет работает, но сам факт апелляции к экспертному мнению успокаивает и является хорошим объяснением того, почему я их книгу должен купить и прочесть.
С книгами Института Гайдара дело обстоит не так. Непонятны причины, по которым то или иное издание выбирается для перевода. Я бы мог высказать предположение о том, что в данном случае «работает» куда более значимый селективный принцип — соответствие повестке. И, наверное, так и есть, коли уж книги эти расходятся достаточно быстро. Но затем, приобретя и прочитав книгу, задаешься, порой, вопросом, что же это за такая повестка?
К книге Джулиана Ле Гранда это относится в меньшей степени. Ее тема — проблемы госуправления социальной сферой. И если ИРИСЭНовцев в большей степени инитересовало управление экономикой в целом, а в вопросах социалки они интересовались по преимуществу стандартными консервативными темами — семьей (ценности которой надо сохранить), демографией и пенсионным обеспечением (которое хорошо бы вообще отменить), то «левая» специфика Издательства Института Гайдара отражается в ориентации на вопросы стратегического планирования госуправления и управления медицинским обеспечением, образованием и культурой.
Название книги Ле Гранда, функционера при британском правительстве времен последней волны неолиберальных реформ, «Другая невидимая рука: предоставление общественных услуг на основе выбора и конкуренции» говорит само за себя. Книга представляет собой небольшой памфлет на тему пользы импорта рыночных механизмов в социальный сектор. То, что в последствии происходит с социалкой Ле Гранд стеснительно называет «квазирынками».
Наиболее интересно то, как Ле Гранд выстраивает аргументацию о пользе конкуренции и свободы выбора на этих «квазирынках». Он не желает ориентироваться ни на показатели полезности, ни на некие объективные факторы, которые бы показывали эффективность рыночных механизмов для управления социальной сферой. Его аргументативная рамка определяется теорией общественного выбора — весьма специфической теорией, ориентированной на поиск консенсуса только лишь из наличного набора «общественных мнений». Вообще, теория public choice выглядит отличным оператором того, что называлось в советской гуманитаристике «общественной мыслью», разве что с добавкой необходимой публичной репрезентации. Именно поэтому аргументация Ле Гранда «от этоса» различных групп выглядит в данном контексте вполне уместной.
Итак, публичное поле вокруг темы социальных услуг определяется политическими позициями консерваторов и социал-демократов, преломленное через стандартные социальные позиции провайдеров этих типов политик с одной стороны, а также запросы потребителей услуг и их поставщиков. Только в этом «коммуникативном квадрате» может определяться общественный выбор, тогда как позиции маргиналов, вроде коммунистов или либертарианцев, учитываться не могут, разве что аргументы их могут присваиваться на время той или иной стороной. Задача Ле Гранда — типично менеджериальная: ему необходимо подорвать любые политические претензии каждой из сторон в пользу собирания некоего нового консенсуса на как бы «неполитизированной» базе. Это, как ему кажется, удается сделать за счет редукции политического запроса к социальному эгоизму каждой из сторон.
К примеру, социал-демократы представляют интересы ленивых и жадных госслужащих, которые представляют свою позицию в публичном поле (через социал-демократов, разумеется) как настоящих альтруистичных рыцарей общества. Тогда как на самом деле они лишь заинтересованы в инкапсуляции соцуслуги и превращении ее в особый тип ренты со стороны все более превращающихся в что-то вроде средневекового цеха профессий социального сектора. Не зря Ле Гранд столько места посвятил анализу реформы медстрахования в Британии. Врачи — это, пожалуй, самая закрытая каста в обществе, и, как показывает практика, не только в России. С другой стороны консервативные (у нас — либеральные) политики требуют выбросить все на рынок, ибо только на рынке можно с точностью узнать о реальном, а не фиктивном, запросе общества. Однако не является ли эта забота об обществе всего лишь прикрытием узких интересов групп, обладающих достаточными ресурсами для приватизации права на услуги?
Показать социальный эгоизм групп и призвать их к «диалогу» — вот задача государственного менеджера. Такой подход предполагает вполне определенное упрощение представления о публичной сфере и ее выделенных операторах, вроде правительства, но об этом Ле Гранд уже, разумеется, уже не пишет.
Впрочем, интерес в книге представляют также и четыре модели управления социальной сферой. Первая модель — модель «доверия». На самом деле имеется в виду публичное доверие к экспертам чиновникам и провайдерам социальных услуг. Это — стандартная модель welfare, отказ от которой в России (в виде реформы образования к примеру и ЕГЭ) приводит как правило к очень большому недовольству. Именно эта модель очень нравится левакам, хотя он и порой не понимают, что защищают негативную динамику корпоративизации социального сектора, чреватого его деградацией.
Вторая модель — модель показателей (постановки целей и оценки результатов). Профильное начальство спускает в заведения, выполняющие соцуслуги, определенные нормативы которым поставщик услуг обязан соответствовать, и осуществляет соответствующий контроль. Эта модель сегодня является в России наиболее распространенной, я бы назвал ее путинской. То-то Владимир Владимирович так любит хвалиться различными цифрами — их рост должен свидетельствовать об эффективности государства. Однако у этой модели есть минусы, в частности серьезная демотивация исполнителей, а также привычка к очковтирательству.
Третья модель — ее Ле Гранд называет моделью голоса. У нас она ассоциируется с практикой, которую госменеджеры называют «обратная связь», а народ — доносами. Это политика сигналов, которая столь мила Медведеву. Кстати, забавно, что она также нравится и так называемому среднему классу, поскольку позволяет этой группе манипулировать социальной политикой государства в своих интересах (именно средний класс является наиболее состоятельным и массовым потребителем социальных услуг, а также модератором медиазапросов). У этой модели есть свои проблемы: реактивность, невозможность выработки стратегии в постоянно изменяющемся поле «обратной связи», а также конфликтность — средний класс рассматривает социальных работников как бездельников, на которых надо писать доносы. Очевидно, что бунт Болотной — это в том числе и требование российского среднего класса сохранить динамику госменеджмента от модели показателей к модели обратной связи. То есть — голоса. В этом смысле, выражение «украли голос» приобретает дополнительное измерение.
Ну и четвертая модель — это собственно модель выбора и конкуренции. Разумеется, Ле Гранд ее хвалит как никакую иную. И, разумеется, внедрять ее надо «правильно», чтобы «жулики и воры», которые в британской политической культуре обитают не в госсекторе, а на рынке, не воспользовались новыми возможностями в антисоциальных целях.
Джулиан Ле Гранд, "Другая невидимая рука. Предоставление общественных услуг на основе выбора и конкуренции", М.: Издательство Института Гайдара, 2011 - 240 с.
