Фонтан
публицист, политический деятельЕгор Холмогоров
У нас в детском парке, раньше носившем имя советского милиционера Прямикова, — большое горе. Какой-то умелец собственными руками соорудил чудесные скульптуры изо льда — оленей там, медвежат, снеговиков. Моя дочь очень любила среди них играть. И вот прошлой ночью какая-то гопота разворотила скульптуры и заодно поставленную для их охраны будку. На один квант радости в России стало меньше.
Я задумался об этом случае, когда из моего довольно длинного антилиберального манифеста , резюмировавшего то, о чем мы с коллегами консерваторами говорили в приема на «Русском Клубе» либеральные оппоненты ухватились прежде всего за фонтаны и библиотеки. Мол, быдлу нужны водка, селедка, сторублевка и фотка голой Бритни Спирс, и на библиотеки ваши он чихал, а в фонтаны плевал и мочился.
Вдруг со всей отчетливостью стало понятно, что между мировоззрением рядового «солдата либеральной империи» и рядового гопника в сущности нет никакой разницы, — у них абсолютно одинаковая антропология, гносеология и единая социальная доктрина. Разница лишь в том, что либерал иногда может выразить мысли гопника, не вставляя ноты «ля».
Недоразумение же состоит в том, что либерал искренне считает гопоту «народом» и приписывает ей по тем или иным причинам свойства «большинства». Между тем скульптуры в нашем парке ломали один, два, ну хорошо — три человека. Оплакивали разрушения десятки, если не сотни. На одного гопника или либерала приходится девять нормальных людей, которые пойдут в библиотеку, чтобы взять там, ну хоть «Унесенных ветром», что на одного плюющего в фонтан найдется двадцать тех, кому его журчание доставит чистое и незаинтересованное удовольствие.
Какие бы административные, политические и бюрократические причины не вызвали нынешнее обострение спора между социал-консерваторами и неолибералами, его возобнавление хороший знак. В 2005 году где-то этот спор принудительно затих в виду того, что неолиберальная риторика в стране затопленной нефтедолларами была неактуальна. Идеологически либерализм довлел над политикой Минфина, но это было не очень заметно на фоне общего финансового изобилия.
Когда изобилие закончилось, выяснилось, что главный спор был не доспорен и он поднялся вновь. Суть этого спора — о направлении сокращения расходов в ситуации, когда их надо сокращать. И здесь казавшиеся арьергардам отряды неолибералов развернулись и превратились в авангард антисоциальной риторики. Сокращать, оказывается, надо «непомерные социальные обязательства государства» для того, чтобы «оздоровить экономику».
Экономика при этом понимается как некая абстрактная сущность никак от людей не зависящая и неким мистическим образом низводящая на них потоки богатства в тучные года, и обирающая и «выбивающая экономически неэффективных» в года голые. И вот во имя этой абстракции предлагается пожертвовать вполне реальным обществом, вполне реальными людьми, которые «неэффективно» умрут с голоду и социальными связями и структурами, которые «неэффективно» задохнутся без ресурсов.
Можно было бы сказать, что к такому предпочтению полуфиктивных экономических институтов живому обществу неолибералов подталкивает доктринерство, или говорящая в них дремучая русофобия. Но нет, главное — именно антропология. Искренняя уверенность в том, что общество состоит из толп гопоты и быдла, которое следует морить голодом, и небольшой группы избранных, на которых следует распространять эклономические бонусы, в том числе и путем откровенного воровства и коррупции.
Неолиберализм российского издания упорно не хочет замечать простого человека. Того самого представителя «среднего класса» о благе которого так много говорится на словах, о котором заботились и в древности, и в средневековье и забыли сперва в большевистской, а затем в либеральной России. Почему этот класс «средний»? Именно потому, что он является рабочей единицей общества и в экономическом и в социальном смысле. Его состояние зависит и от состояния общества и от ситуации в экономике — в эпохи просперити он оживает, в кризис — оказывается на грани выживания. Этот человек имеет абсолютно нормальные и здоровые желания из которых главное — это желание жить. Последним он, кстати, отличается от гопника, который жить и воспроизводиться отнюдь не стремится.
Политика разумного государства ориентирована на этого среднего человека и на поддержание не только его экономического благополучия, но и жизненного тонуса. Неолиберальная политика, навязываемая России, — на интересы гопника или богача. В этом смысле она является кривым отражением марксистской, так же не знавшей ничего среднего между пролетарием и капиталистом.
Сегодня задача номер один в России не «оживить экономику». Давайте признаемся честно, что экономический спад или рост в нынешней ситуации от политики российского правительства зависят незначительно. Сегодня задача ответственной политики в России сохранить нацию, то есть, прежде всего, сохранить то среднее, которое и является основой любого общества. И в условиях «великой депрессии» как психологического явления, приносимого кризисом, это сохранение выражается, прежде всего, в поддержании желания жить и воспроизводить жизнь. То есть не в ущербной, а, напротив, в расширенной социальной политике.
