Игорь Шувалов, первый вице-премьер правительства РФ

Во-первых, сегодняшнее заявление Шувалова, которое поспешили объявить последней вехой сложных времен – это оптимистический взгляд на кризис, и этот оптимизм взгляд, насколько я могу судить, подкреплен двумя немаловажными обстоятельствами.

Первое обстоятельство – это относительный рост цен на нефть. Относительный, потому что он происходит в условиях явного падения курса доллара, и соответственно, сегодняшние 50 долларов за баррель – это несколько меньше, чем могло бы быть.

Второе, на мой взгляд, гораздо более существенное обстоятельство - это устойчивый рост российских биржевых индексов весь последний месяц. Если в нижней точке падения индекс РТС лишь чуть-чуть превышал 500, то сегодня он вырос почти до 700. Это далеко от тех 3 тысяч, которые по оптимистическим прогнозам, могли бы быть, если бы кризиса вообще не случилось, но мы все-таки наблюдаем устойчивый рост стоимости российских предприятий, и это – видимое устойчивое улучшение инвестиционного климата в стране. Соответственно, действительно, возможен оптимистический взгляд на вещи, согласно которому мы миновали нижнюю точку кризиса и находимся в некотором ожидании подъема.

Разговор о том, что, мол, а как же 6 миллионов безработных — это разговор не о падении, это разговор о последствиях спада. Совершенно очевидно, что все тенденции к спаду производства, к увольнениям большого количества людей, снижению заработной платы, росту потребительских цен — они еще некоторое время останутся.

Совершенно очевидно также, что оптимистический прогноз, который высказал Шувалов, может, к сожалению, оказаться ошибочным. Может оказаться так, что мы не находимся на дне кризиса, а наблюдаем временную стабилизацию ситуации перед более глубоким падением. Что ж, бывает.

Насколько я понимаю, сегодня нет ни одного экономиста, который дал бы голову на отсечение за одну из этих точек зрения. При этом есть довольно много людей, которые поддерживают первую или вторую позицию. Я, например, разделяю точку зрения Шувалова.

Теперь о том, насколько мы зависим от внешней конъюнктуры и неужели мы ничего не могли сделать. При всем уважении к отечественной экономике, она составляет 2% мирового валового продукта. Не может ситуация на уровне 2% валового продукта стать решающей для носителей остальных 98%. Так просто не бывает. Существует такое понятие как международное разделение труда, и в этих рамках у России есть определенная роль. Россия может путем структурных, очень медленных, очень постепенных, очень серьезных и глубоких реформ пытаться свою роль в международном разделении труда изменить, стремиться стать экспортером не столько сырья, сколько продуктов высоких уровней переработки, но это нельзя сделать за 3 месяца или за полгода, которые мы живем в состоянии кризиса. В самом лучшем случае можно было за эти полгода обозначить намерение двигаться в этом направлении. Также точно было абсолютно невозможно за 8 лет достичь чего-то фундаментального. Такие вещи складываются десятилетиями.

Так что не нужно иллюзий: Россия выйдет из кризиса ровно в тот момент, когда из кризиса выйдут все остальные развитые страны — страны двадцатки.

Будет ли у нас это десятилетие спокойного планомерного развития? Ответ на этот вопрос, как это ни странно звучит так же, как и остальные ответы: это зависит опять-таки не от нас. Более того, это не зависит ни от какого конкретного государства или национальной экономики, даже американской. А зависит лишь от того, насколько верно или неверно мы понимаем такую, казалось бы, абстрактную вещь, как природа капитализма. Нынешний кризис, помимо всего прочего, как раз продемонстрировал, что мы понимаем эту природу плохо, странно, и, честно говоря, вообще не понимаем. У нас есть масса теорий, в числе которых теория Кейнса о том, что ростом спроса можно управлять, и таким образом управлять экономикой, в числе которых монетарная теория, теория кондратьевских циклов; у нас есть марксова теория стоимости и теория кризиса перепроизводства. У нас есть много теорий, тем не менее, не было никого, кто не то чтобы в деталях, а хотя бы в более-менее в общем виде (по срокам хотя бы) предсказал бы нынешний кризис. Соответственно, мы вынуждены признать, что мы, видимо, слабо понимаем природу современной экономики. Мы — человеческое сообщество. Может быть, где-то и есть люди, которые могут уверенно ответить на вопрос, а будет ли еще десятилетие спокойного развития или нет, но я к этим людям не отношусь. Я не знаю, я могу только надеяться.