К родителям нашей страны

Редакция Liberty.ru подготовила эксклюзивное интервью с Антоном и Ларисой Агеевыми, которых недобросовестные журналисты и чиновники лишили детей, а теперь намерены лишить и свободы. Их вина, по всей видимости, состоит лишь в том, что они отвезли своего сына Глеба в травмпункт, а журналистам желтой прессы в это время - накануне принятия законопроекта об ужесточении уголовного наказания за ненадлежащее воспитание детей - как раз нужен был шокирующий материал о родителях-извергах. Три месяца Агеевы сохраняли молчание, надеясь на справедливое рассмотрение своего дела в суде. Теперь, почти потеряв надежду на справедливость для себя, они предупреждают остальных российских родителей.

Безработные банкиры

Несколько месяцев назад благодаря средствам массовой информации вся страна узнала о существовании ужасных родителей, которые якобы издевались над своим приемным сыном Глебом. Слухи ходили самые невероятные, а наибольший резонанс вызвали непонятно откуда возникшие фотографии мальчика с травмами. Покарать Агеевых требовали все, начиная от высокопоставленных чиновников МВД и прокуратуры и заканчивая завсегдатаями онлайновых социальных сетей вроде "Одноклассников.ру". В последней даже была организована специальная группа, которая носила название "Спасем маленького Глеба".Тем не менее, высокая степень организации информационной кампании против вашей семьи, которую можно было заметить, даже не вдаваясь в детали дела, а также явные нестыковки в той версии событий, которую озвучивали такие издания как Life.ru, заставили некоторых наблюдателей усомниться в правдивости журналистов. Тем, кто решил пойти в анализе ситуации дальше слухов, очень помог материал Бориса Клина, опубликованный в газете "Известия". История, тем не менее, остается очень запутанной. Нам бы хотелось выстроить это интервью как набор максимально точных и лаконичных ответов, которые, по возможности, расставили бы точки над "i" и адекватно передали бы Вашу позицию.Для начала нам, видимо, придется, развеять слухи, которые ходили вокруг Вашего социального положения. Населению Вы были представлены как "банкиры Агеевы"? Насколько это соответствует действительности?

Антон Агеев: В марте этого года, когда начиналось наше преследование со стороны сначала журналистов, а затем и правоохранительных органов, я действительно работал в одном из московских банков в должности заместителя председателя правления. Эта должность не связана с какими-то сверхдоходами, некоторые мои коллеги на той же позиции получали вполне умеренные по московским меркам заработные платы, около 2,5 тысяч долларов.

Вообще, я профессиональный управленец, в разное время был и руководителем предприятия, и правительственным чиновником. Везде мне удавалось выстраивать корректные отношения с людьми. Жизненный опыт, который я накопил за многие годы, подсказывал мне, что здравый смысл и какие-то простые основополагающие человеческие принципы, порядочность, обычно побеждают. К сожалению, то, что сделали с нашей семьей за последние три месяца, свидетельствует об обратном.

Возвращаясь к моей работе: год назад в том же банке я занимал должность председателя правления, но попросил перевести меня на менее ответственную позицию, чтобы иметь возможность больше времени проводить с семьей. Мы живем ради наших детей, и я, и моя жена. Мы немолодые уже люди, и мы очень надеялись, что нам будет кому отдать свою любовь и заботу. Как раз были планы построить нормальный каменный дом, чтобы у взрослеющих детей были свои комнаты, вместо того деревянного сруба площадью 100 квадратных метров, в котором мы жили с сыном и дочкой до последнего времени. Перед этим несколько лет мы тратили практически все наши средства на дорогостоящие медицинские услуги, которые позволили бы нам иметь детей. В конечном счете, они не увенчались успехом, и тогда мы усыновили сразу двоих - Глеба и Полину.

Они уже год жили с нами, и еще до судебного решения об усыновлении мы несколько раз в неделю на протяжении четырех месяцев ходили в Дом ребенка. Дети уже там начали называть нас мамой и папой. Сейчас они считают себя братом и сестрой, а мы, конечно, считаем их своими родными детьми. Даже после того, как журналисты в нарушение закона раскрыли тайну нашего усыновления.

Сейчас мы оба безработные. Формально, конечно, уволились по собственному желанию, но фактически - из-за сложившейся "политической ситуации". Банк публичная организация, а вокруг моего офиса в марте буквально толпились журналисты. Я никому не хотел создавать дополнительных проблем. Да и психологическое состояние оставляет желать лучшего, хотя с этим я бы постарался справиться. И работал бы в промежутках между поездками в приют к детям, к следователю и в суды.

Лариса, Вы тоже работали до марта?

Лариса Агеева: Я работа удаленно, юридическим аналитиком в банке. Получала задания, выполняла их, пока дети спали днем и вечером, когда Антон возвращался с работы. Няню мы на первый год брать не хотели, ждали, пока дети почувствуют, что это их семья, их дом, а потом уже можно было бы попросить о помощи чужого человека. Как раз искали хорошую кандидатуру, когда начался весь этот кошмар. Вообще, я по первому образованию инженер, окончила Московский институт стали и сплавов. Второй диплом - юридический. Помимо профессиональных я старалась развивать другие навыки, которые могли бы пригодиться в том числе для воспитания детей: например, я занимаюсь живописью, дизайном, архитектурой, немного литературой.

Все сказанное, конечно, плохо соответствует тому образу, который пытаются создать некоторые СМИ. А кто Вы по образованию, Антон?

АА: Я химик-технолог по первому диплому, по второму у меня двойная специальность экономиста и юриста. Оба диплома с отличием. Кандидат экономических наук.

Life.ru начинает и выигрывает

Что происходит с Вашей семьей сейчас?

АА: У нас параллельно идут несколько судебных процессов и следствие, мы оба обвиняемые. Ларису обвинили в нанесении телесных повреждений, истязаниях и ненадлежащем воспитании, а меня только в этом последнем. Якобы я много месяцев наблюдал, как моя жена избивает сына "из личной неприязни" и никак на это не реагировал. Большей бессмыслицы невозможно себе представить! И то же самое можно сказать по каждому пункту предъявленных нам обвинений.13 августа Мосгорсуд оставил в силе решение Преображенского районного суда об отмене нашего усыновления Глеба и Полины. Сами дети сейчас находятся в семейном детском доме. Мы регулярно там бываем, видеться нам не дают, однако мы передаем им вещи и продукты. Решение суда по данному гражданскому процессу мы и наши адвокаты считаем незаконным и будем обжаловать его в вышестоящей инстанции. Впрочем, повторюсь, в силу оно, так или иначе, уже вступило: государство отняло у нас право быть родителями. И если с самого начала мы были уверены, что здравый смысл и профессионализм органов опеки, следствия и суда восторжествуют, то теперь нам ясно, что нам уже фактически вынесли приговор.Кричать о нашей вине, о том, что мы якобы избили своего сына, начали журналисты, и власть очень скоро согласилась с этим абсолютно бездоказательным, безумным и диким "вердиктом". Почему я называю его диким? Достаточно сказать, что ни один телевизионный канал, ни один журналист, писавший о том, что мы якобы подняли руку на Глеба, не знакомился с официальными документами. Так мы без всякого суда и следствия были названы извергами по отношению к собственному ребенку. А дочку у нас забрали вообще просто так, "на всякий случай", чтобы угодить СМИ и начальству, как бы для профилактики.

Да, есть широко растиражированные фотографии нашего сына. Да, смотреть на них без слез нельзя. Но пусть защитники детей, которые призывают к показательной расправе над нами, и преуспевают сегодня в этом, сходят в любую детскую больницу и посмотрят на детей, которые лежат там с самыми обычными бытовыми травмами. Вот после этого пусть кричат о нашем "изуверстве" дальше. К огромному сожалению, повреждения у малышей и подростков бывают такие, что не каждого на седьмой день без видимых следов травмы выписывают домой, как это было с нашим Глебом в марте.

Я настаиваю на том, что травмы, полученные нашим сыном 20 марта 2009 года, не могли быть получены им в результате физического насилия, и уверен, что любой специалист это подтвердит. Другое дело, что ни журналистам, ни тем более следствию ставить такие неправильные вопросы перед специалистами ни к чему: нас уже поймали в западню, государственный каток уже пошел на нас полным ходом. Кто же его теперь остановит и развернет назад?

К нам как к семье усыновителей регулярно с мая 2008 года приходили с проверкой местные органы опеки. Они фиксировали, что у нас все в порядке. На предварительном слушании дела по отмене усыновления в Преображенском суде эти специалисты говорили, что приходили внезапно, без предупреждения, имели возможность беседовать с детьми без нашего присутствия, осматривали их. Теперь на фоне кампании в СМИ, громких заявлений о том, что родители Глеба Агеева изуверы, этих людей из опеки обвинили в халатности, в том, что мы - как банкиры, разумеется, - всех их "купили".

Вообще СМИ подали населению востребованный образ злой мачехи, плохих приемных родителей. И дальше никто разбираться уже не хочет. Ни те чиновники, которые обещают взять на контроль "дело избитого мальчика", ни судьи, никто. На местном уровне мы сначала встречали поддержку от чиновников, нас пытались защищать, потом почти все опустили руки. "Мы люди подневольные, - говорят нам, - А против вас сами видите, какие силы".

Откуда у журналистов скандальные фотографии Вашего сына?

АА: Тут целая детективная история, точнее, даже две истории. Одна группа фотографий была сделана без нашего ведома в больнице в марте, в нарушение всех норм этики - как врачебной, так и журналистской. Мы о существовании этих снимков впервые узнали на заседании Общественной палаты, где они были представлены как сенсационные и неопровержимые доказательства нашей вины. Причем это было сделано при очень странных обстоятельствах. Но даже если предположить, что на них действительно изображены следы побоев, те люди, которые делали снимки, должны были передать их как вещественные доказательства в правоохранительные органы. Вместо этого, они отдали их журналистам, которые при публикации уже походя раскрыли тайну усыновления.

Вторая часть фотографий, которая изначально была опубликована на сайте Life.ru, имеет еще более впечатляющее происхождение. К нам в дом под видом сотрудников Главного управления МВД Москвы проникли журналисты (хотя мы до конца не уверены, кем были эти люди), втайне от нас скопировали содержимое карты памяти нашего фотоаппарата. Один из этих "сотрудников" отвлекал маму, "опрашивая" дочку Полю, другой в это время "шерстил по закоулкам". На одной из фотографий, сделанной в феврале, был изображен Глеб, получивший накануне ушиб во время игры на улице, и как раз после этого изучавший со мной новый фотоаппарат. Фотография, к тому же, была изрядно отретуширована перед публикацией.

Там же еще была, например, фотография Глеба, с которым мы сидели в кафе, и у которого руки были испачканы в клюквенном соусе. На Life.ru это было подано как свидетельство того, что дети постоянно получают травмы. Хотя в фотоаппарате было много других снимков из того же кафе, сделанных в тот же день, где Глеб еще не успел измазаться. Там же было большое количество фотографий с Нового Года, где Поля и Глеб выглядят жизнерадостными и счастливыми. Что-то их никто не показал...

Нам придется вернуться к обоим эпизодам еще раз. Давайте сейчас поставим вопрос предельно кратко: Вы считаете себя полностью невиновными?

АА: Да, разумеется. Более того, нам и в голову не могло прийти, что нам будет предъявлены эти безумные обвинения, что государство может просто так отобрать у нас наших детей. Однако выяснилось, что государству легче пойти по пути наименьшего сопротивления и вместо того, чтобы защищать своих граждан от откровенного произвола со стороны СМИ, - а потерпевшими в этой ситуации являемся мы, наша семья и в первую очередь наш сын, да и дочь теперь тоже, - развязала против нас настоящую травлю.

Мы уверены, что несчастный случай, произошедший с нашим сыном, стал в конечном итоге козырем в чьей-то политической игре. Каких-то не вполне понятных для нас сил, которые заинтересованы в том, чтобы детей не усыновляли, и государство имело безграничные полномочия для контроля над семьями усыновителей. Неслучайно травля была развязана накануне рассмотрения в Госдуме законопроекта об ужесточении уголовного наказания за ненадлежащее воспитание детей.

Попробуем восстановить основные события в хронологическом порядке. Что случилось с Вашим сыном в тот день, когда Вы отвезли его в больницу?

АА: Прежде всего, хочу сказать, что несчастье с ребенком произошло в силу нашего недосмотра. Это мы признаем и готовы нести за это ответственность. При этом никаких насильственных действий в отношении Глеба никогда не было, у нас просто в голове не укладывается сама мысль поднять руку на ребенка, это невозможно - категорически. Соответственно, как я уже говорил, в этом вопрос наша позиция твердая: мы отказываемся признавать свою вину по тем обвинениям, которые нам предъявлены. Все они основаны исключительно на домыслах, а также на ажиотаже, созданном изданиями вроде "Твой день" или "Комсомольской правды". Мне очень жаль, что есть люди, которые готовы бездумно верить всему, что пишет желтая пресса. Еще хуже, что среди них - чиновники и судьи.

Несчастье, случившееся 20 марта, произошло так. Я буду рассказывать от себя, как я все это видел.

Мы живем в загородном доме. На первом этаже дома находится большая комната и кухня, на втором - спальня. Рядом с домом хозяйственная пристройка и гараж. В эти выходные в конце марта к нам должны были приехать гости, и, пока я был на работе, Лариса занималась тем, что освобождала для них место, переносила вещи из комнаты в пристройку. Дети в это время вместе смотрели мультфильмы на первом этаже. Полине в марте было два года девять месяцев, Глебу в апреле исполнилось четыре года. Какое-то время мультфильмы их занимали, а потом они начали играть друг с другом, бегать по дому. Лариса, занимаясь переносом вещей, приглядывала за этой беготней.

Без присмотра Глеб и Полина остались на несколько минут, и это произошло случайно, а вовсе не в силу того, что мы о них не заботились, как это нам пытаются инкриминировать теперь среди всего прочего бреда. Еще раз: мы по недосмотру допустили самый обычный несчастный случай, который часто случается с детьми в возрасте Глеба. Травмы, которые он получил, не были тяжелыми, и его жизни ничто не угрожало. Беда состоит лишь в том, что нашему обществу и правоохранительным органом, кажется, оказалось приятнее и удобнее обвинить нас в том, что мы издевались над нашим ребенком, а не разбираться в том, что случилось на самом деле.

Так вот, в этот момент я как раз возвращался с работы. Лариса увидела мою машину, заезжающую во двор. Она подумала, что я сейчас зайду в дом и вышла в пристройку с очередной партией вещей. Я как назло в этот раз привез с собой строительные инструменты, которые нужно было тоже положить в пристройку. И вот я вожусь, доставая инструменты из машины, она в пристройке, - и мы оба думаем, что дома с детьми кто-то есть.

Когда я, наконец, зашел домой, то сначала увидел у лестницы, которая ведет на второй этаж, грязноватое пятно. Это была ранняя весна, на улице слякоть, я подумал, что в дом без разрешения заходила одна из наших собак, которые живут во дворе. Слышу, что в ванной льется вода, и вижу - Поля стоит притихшая. В ванной, как оказалось, Лариса моет Глеба, а тот стоит под душем и плачет. Я спросил у жены, что случилось. Она ответила, что сама ничего понять не может. На лице у сына два рассечения, а на груди розовый след, который впоследствии стал кровоподтеком. Я переоделся, пошел мыть руки и отправил Ларису собирать нам на стол, потому что пора было ужинать, а сам продолжил омывать Глебу раны и тело, и начал расспрашивать его о том, как он так ушибся. Я сразу подумал, что он упал. Глеб ничего внятного не отвечал, ему, видимо, слов не хватало, а Поля как раз в этот момент побежала к лестнице - показывать мне, где ушибся Глеб.

Я заметил, что когда вода попадает сыну на левую сторону лица, он начинает плакать сильнее. И что щека остается розовой - сначала мне показалось, что это кровь никак не смывается. Нужно было понять, что делать дальше. Я завернул сына в полотенце и вынес на кухню. Кровь на подбородке опять начинает набухать, мы пытаемся ее остановить смоченной в перекиси ваткой. Глеб начинает плакать еще сильнее, а мы его успокаиваем. Мы еще не поняли, что у него еще и ожог, и что мы делаем больнее, пытаясь так остановить кровотечение.

Вообще, несмотря на нашу ошибку с перекисью, сын вел себя более-менее нормально, никакой катастрофы вроде бы не намечалось. Сначала он даже согласился поужинать, но потом отказался. Кровь вроде бы остановилась, и мы решили уложить его спать. Преображенский суд, лишая нас прав усыновителей специально отметил в судебном заседании, что мы отправляли Глеба спать голодным. По мнению судьи нужно было кормить ребенка в этой ситуации через силу, вот тогда мы не были бы извергами.

Я уложил ребенка спать наверху, пока Лариса и Поля ели, и только когда вернулся, обсудил с ней, что случилось, более-менее спокойно. До этого все наше внимание было сосредоточено на Глебе.

ЛА: Я зашла в дом, увидела Глеба с собакой, которая сразу убежала. Глеб плакал и не говорил, что случилось. Поля пыталась объяснить что-то. Мы пошли сразу в душ, чтобы посмотреть, что с ним и смыть кровь.

АА: После разговора я вернулся наверх, в спальню и ужаснулся: все наши ватки отвалились, пластыри отклеились, лицо у Глеба покраснело, на подушке - следы крови. Я подумал, что нужно быстро накладывать все заново, а сначала протереть ему лицо. В спальне на туалетном столике у Ларисы хранятся косметические салфетки, я пошел за ними и вот тут увидел опрокинутый электрический чайник, который лежал на полу в луже воды. Он был еще теплый: стало понятно, что Глеб еще и обжегся.

После этого мы решили немедленно везти ребенка в травмпункт: во-первых, ожог, во-вторых, рассечение на подбородке оказалось глубоким. Я сказал Ларисе, что сейчас мы быстро отвезем Глеба к врачам, они зашьют ему его ранку, посмотрят, что делать с ожогом, и мы вернемся домой. Кто же мог представить, что эта поездка окажется началом всего этого кошмара!

Какова версия следствия относительно травм, полученных Глебом 20 марта?

АА: Якобы травмы были получены в результате систематических побоев и каких-то изощренных пыток чуть ли не утюгом. Версия глупая, но если ее не принять, то получается, что судить нас не за что, а детей нужно вернуть домой. На это уже никто не пойдет! Поэтому придется делать вид, что в этот бред можно поверить. Особенно трудно это сделать, учитывая то, что после этих "прижиганий утюгом" мы сразу отвезли его в больницу.

Кто именно повез Глеба в травмпункт?

АА: Я.

ЛА: Я, конечно, решила ехать вместе с сыном и мужем, но потом Антон настоял на том, чтобы я осталась с Полей, которую все-таки нужно было укладывать спать, время уже было позднее. Вдобавок к этому мы позвонили соседке и спросили, как проехать в ближайший травмпункт в Москве, поскольку она туда водила своих детей. Сначала она пыталась объяснить, а потом сказала, что у нее есть возможность показать и согласилась помочь. Тем более что Антон настаивал на своем и был уверен, что раны не опасные и после оказания необходимой помощи в травмпункте они сразу же вернутся домой. Впоследствии из этого родилась версия о том, что я либо находилась в этот момент в невменяемом состоянии (экспертизами не подтверждается), либо Глеб мне вообще был глубоко безразличен. Последняя гипотеза закреплена теперь в официальной судебно-психиатрической экспертизе: раз не поехала, значит не любила, что же тут непонятного. Никакой человеческой логики тут не прослеживается, но как я могу опровергать очевидную бессмыслицу?

Ехать в травмпункт нужно было в Москву на своей машине, потому что вызвать "Скорую" в Подмосковье с московскими медицинскими страховками - это целая проблема. Им ведь за это не заплатят. Соседку мы все-таки попросили нам помочь: поехать с Антоном, чтобы показать ему дорогу - где находится травмпункт в Братеево, ближайшем от нас московском районе, он, конечно, не знал. Так появилась еще одна маленькая сенсация: вместо ужасной мачехи ребенка в больницу повезла соседка.

Под подозрения Вы попали на месте?

АА: Не совсем так. Мы приехали в травмпункт в 21:45. Выяснилось, что он уже закрывается: оказывается, это только "взрослые" травмпункты работают круглосуточно. Там нам предложили отправиться в ожоговый центр, а для того, чтобы быстрее его найти предложили вызывать все-таки "Скорую". Я по телефону сказал об этом Ларисе, она опять собиралась ехать к нам, а я опять ее остановил: ожоговый центр - это другой конец Москвы, Шмитовский проезд. Сказал, что справимся сами.

Мы дождались в травмпункте "Скорую", в которую сели Глеб и Татьяна, соседка, а мне пришлось ехать за ними на машине. В травмпункте произошел еще один, как потом выясниться, неприятный случай. Пока мы ждали "скорую", Глеб у меня на руках заснул. Когда вошел врач "скорой", сестра травмпункта убрала ватки с фурацилином у Глеба со ссадин с лица, и он, проснувшись, сказал, что ему больно. Врач спросил: "Что с тобой случилось?", а Глеб сказал: "Мама делала больно". Мне-то было понятно, что он говорил о том, как мы ему эти ссадины обрабатывали перекисью дома, но тогда в том состоянии мне и в голову не пришло, что врач "Скорой" поймет это по-другому. Врач как-то пространно сказал, что, мол, надо разбираться.

Честно говоря, я вообще не очень на это обратил внимание: для меня более важно было состояние сына и дальнейшие наши планы на сегодняшнюю ночь, нужно ли будет оставлять Глеба в больнице, или можно будет потом везти домой. Да и Лариса постоянно звонила и волновалась. В ожоговом центре (9-я больница) нас приняли очень хорошо и отправили на рентген. И вот пока мы с сыном ходили на рентген, отношение ко мне резко изменилось. Очевидно, врач "Скорой" что-то там заподозрил и рассказал о своих подозрениях в больнице.

Глеба опять спрашивали, что с ним случилось, и вот я уже своими ушами слышу: "Меня мама убила". Я просто онемел от этой ситуации, совершенно не знал, как на нее реагировать. Для меня было очевидно, что ребенок что-то искаженно повторяет с чужих слов, но я, честно говоря, так и не понял, как это получилось, и соседка, которая ехала с ним в карете "Скорой помощи" тоже ничего объяснить не смогла. Да и ситуация не располагала к тому, чтобы в этом разбираться.

Я не хочу ни в чем обвинять этого врача "Скорой помощи". Возможно, он часто сталкивается с жестоким обращением с детьми в своей практике и обязан был задать какой-то конкретизирующий вопрос, не знаю… В медицинской карте его рукой записано: "синдром жестокого обращения с детьми (?)". Именно так, со знаком вопроса. Что это означает: что нужно идти и по горячим следам проверять семью. К нам приходили и проверяли: четыре следователя целых было. Вопрос, как нам сказали, был снят: оснований не считать произошедшее несчастным случаем при оперативной проверке на месте выявлено не было.

Следователи приходили на следующее утро?

ЛА: Да, сына госпитализировали в ожоговом центре, а утром 21 марта к нам пришел сначала просто наряд милиции, потом к 8-ми часам дежурная следственная бригада из 4 сотрудников, а к 9 часам пришли и из отдела по делам несовершеннолетних. Никакого криминала у нас не нашли. Но в палату к Глебу нас с мужем в это время не пускали, мы приезжали и в субботу и в воскресенье к 12 часам, поскольку были выходные. Сына положили в реанимацию, а туда родителей не пускают, в понедельник его сразу же перевели в общую хирургию.

В воскресенье 22 марта после больницы мы поехали в Пресненское ОВД по месту нахождения 9-й больницы, дали там объяснения. В отделе по делам несовершеннолетних нас спросили, имеем ли мы к кому-нибудь претензии, получили информацию об оперативной проверке, которую два дня проводили у нас "на месте", и успокоили, дескать, это обычная история, беспокоить нас больше не будут, разве что придет еще одна проверка из Главного управления МВД, поскольку такие дела сейчас на особом контроле.

23 марта снова приходили из опеки, еще с одной проверкой. Я очень вымоталась за эти дни, практически не спала, волновалась за Глеба. И вот тут как раз, после того как несколько проверок закончились, как мы считали, с объективным окончательным результатом, начинается травля, совершенно для нас неожиданная.

В тот же день пришли двое, мужчина и женщина. Представились сотрудниками того самого управления МВД, показали какие-то удостоверения. Нас предупреждали о том, что такая проверка возможна, и мы надеялись, что уж эта последняя, а дальше мы заберем Глеба домой, и нас оставят в покое. У мужчины в руках была видеокамера, которую он немедленно пустил в ход. Меня это насторожило, но я решила, что может быть, так они отчитываются перед начальством. Мы не могли себе представить, что под видом милиционеров в наш дом могут проникнуть журналисты!

Вообще, они вели себя весьма раскованно, мужчина, например, сел в кресло, на котором лежала гора мягких игрушек наших детей. О том, чтобы их убрать, он, конечно, не подумал. Они осмотрели наш дом и даже скопировали память нашего фотоаппарата. Как они копировали, я не видела, но смотреть эту технику позволила добровольно. Нам, собственно, нечего прятать. Естественно, я и подумать не могла, что они найдут в нем какой-то "компромат", и уж тем более, что назавтра это будет в газетах!

АА: Утром 24 марта я был на работе, когда мне вдруг позвонили с Первого канала телевидения. "Антон Петрович, а что вы можете сказать по поводу этой истории с вашим сыном, не хотите ли вы дать опровержение?" Я совершенно ничего не понимал, о каком опровержении может идти речь и чего вообще от меня хотят! Телевизионщики объяснили мне, что на Life.ru опубликована февральская фотография Глеба, украденная из фотоаппарата, а также кошмарное, лживое "интервью" Ларисы, в которой она представлена неадекватной алкоголичкой. "Новость" была мгновенно растиражирована другими СМИ.

Что все-таки изображено на февральской фотографии?

АА: В середине февраля я пошел чистить снег, дети играли рядом со мной на улице. Перед гаражом у нас собачья будка с плоскими крышами, одна пониже, другая повыше. Детям нравится туда лазить. И вот я чищу снег и вижу, как они там кувыркаются, пытаются на этой будке встать. Поля случайно толкает Глеба, и тот падает на неглубокий снег и умудряется все же расквасить себе нос. Я беру его на руки, он успокаивается, и тут я вижу, что у него еще и шика на лбу. Лариса предлагает помазать ее новейшим средством "Бодяга-форте", в таком тюбике. Помазали, Глеб абсолютно не высказывал никакого неудовольствия. Я его внимательно расспросил, болит ли у него где, не тошнит ли, он улыбался, и всячески давал понять, что все хорошо, только шишка его очень забавляла. Он практически сразу спокойно уснул. А утром под влиянием новейшего средства появляется то, что можно увидеть на фотографии. Нужно отметить, и это впоследствии подтвердили врачи, у Глеба явно выраженная "детская очковая болезнь". Это когда шишка на лбу разжижаясь, перетекает в синюшность под глазами, и потом быстро рассасывается.

У нас был новый фотоаппарат, мы им не пользовались практически с Нового года, и вот мы с Глебом занялись его изучением, чтобы он отвлекся от своей распухшей шишки. Мы фотографировали все вокруг и, конечно, сняли его героический вид, и даже - проверяя видео - сняли с ним видеоролик. Это все делалось не из какого-то садизма, а потому что Глебу хотелось играть и баловаться, то есть он был здоров. Через два дня Лариса уже пошла с ним в кружок, как обычно, по вторникам.

Крови под носом у Глеба на фотографии, конечно, не было и синяка под левым глазом тоже: тут уже на славу постарались "дизайнеры" из Life.ru. Отретушировать видео, которое мы сняли тогда же, оказалось труднее, и эта разница бросается в глаза.

Показательно, что правоохранительные органы в связи с этими публикациями проводили обыск в редакции Life.

ru, изъяли их сервера. Из-за недостатка доказательств по нашему делу об "истязаниях", следствие пытается на основе той публикации создать второй эпизод.

Что случилось после начала кампании в прессе 24 марта?

ЛА: Началась настоящая вакханалия. На следующий день, 25 марта мы стояли с Полей у больницы, где лежал Глеб. Здесь же у входа стояли сотрудники милиции из отдела по делам несовершеннолетних, причем врачи не пускали внутрь ни их, ни нас, ссылаясь, как у нас обычно принято, на медицинские показания. Тут же стояли телекамеры. Потом на территорию больницы въехал какой-то кортеж с мигалкой и каким-то очень важным чиновником, и прошла команда "Телевидение пустить!" После этого журналистов, но не милицию и уж тем более не нас, пустили внутрь и организовали съемку, да еще и в прямом эфире!

На следующий день милиция уже нас защищала от журналистов: после показа Глеба по телевизору с лицом, обработанным противоожоговой мазью, началась уже полная паранойя. Правда, врач, заведующий отделением больницы, заявил, что не сможет основываться на словах трехлетнего ребенка, оценивая причины травмы, но это уже не соответствовало "сценарию". Врача потом уволили якобы за то, что он допустил съемку Глеба, а впоследствии восстановили.

27 марта ребенка выписывали, но выписную карту оформить не успели, и Антон договорился, что во вторник 31 марта, несмотря ни на что, привезет Глеба на осмотр. Тут же, при мне, не скрываясь, одна из журналисток в полной истерике, поскольку "добыча ускользает", звонила по мобильному телефону и требовала от кого-то, чтобы тот оказал давление на руководство больницы "подержать ребенка хотя бы еще один день". В итоге охрана больницы помогает Антону ребенка вынести, защищая нас от журналистов. Желтые газеты потом напишут, что банкир использовал службу безопасности банка для того, чтобы выкрасть сына. Очевидно, для того, чтобы продолжать дома "избивать его раскаленным чайником".

АА: Из больницы мы, естественно, направляемся домой. Прямо вслед за нами - дознаватели с возбужденным задним числом уголовным делом. Они проводят заново все следственные действия, обыск и так далее. Не успели они уйти, как у нас на пороге представители органов опеки Ленинского района Московской области и муниципалитета Гольяново г. Москвы, по месту нашей регистрации. Они предъявляют постановление об отнятии обоих детей, а мы спрашиваем: а на каком основании?

Тогда руководители обеих структур лично провели обследование условий проживания, без нас подробно побеседовали с детьми. Все встало на свои места, мы ведь 20-го не успели Глеба расспросить, как дело было. Время было позднее, день тяжелый, мы уложили детей спать. Представители опеки составили акт о том, что угрозы жизни и здоровью детей нет.

Если бы знали заранее, то постарались бы в тот же момент и протокол опроса малышей составить, а то потом в Морозовской больнице они уже совсем другие вещи "по заученному" повторяли. В общем, от этого вечера 27-го у нас только домашнее видео осталось, как Глеб сразу после возвращения домой целует маму.

Опека уходит в половину двенадцатого ночи, причем представитель опеки дает журналистам длинное интервью, в котором положительно характеризует нашу семью. Потом это интервью ни одно СМИ никуда не пустило, в эфир пошла только последняя фраза о том, что, дескать, дело находится на контроле.

28 марта муниципалитет отменяет постановление об отнятии Глеба, а Ленинский район Московской области вновь выносит постановление об отнятии. Это происходит в один день! Опека Ленинского района сообщает нам, что детей нужно отдать, а то "будет хуже". Вокруг дома выставили милицейское оцепление. Людей, которые нас защищали, уже уволили. Вообще, формально над опекой никого нет, она независима. Но на практике все иначе.

29 марта в 10 часов вечера в воскресенье детей все же отняли и повезли в Видновскую городскую больницу. Это не потому, что они чем-то были больны или, тем более, избиты. Просто перед передачей ребенка в приют всегда существует такая стандартная процедура: детей проверяют, не болеют ли они инфекционными или иными заболеваниями. Палату там охраняла милиция, причем защищала она Глеба с Полиной не от нас, а опять от журналистов.

Олег Зыков, безусловно, профессиональный и добросовестный специалист, руководящий рабочей группы по защите прав детей Общественной палаты, прокомментировал Вашу ситуацию следующим образом. Он сказал, что ждал от Вас готовности к более конструктивному диалогу во время вашей встречи на заседании палаты. В частности он сказал, что предлагал Вам обратиться к специалистам, которые могли бы дать заключение о психологическом состоянии Глеба, но вы отказались?

АА: Тут нужно представлять себе, при каких именно обстоятельствах я попал на заседание Общественной палаты и что там вообще происходило. Неделю мы живем в шоковом состоянии, нашего ребенка забирают в реанимацию. Мы пострадавшие - жертва наш сын, мы переживаем за него. Журналисты цинично раскрывают тайну усыновления. 29-го марта вечером у нас отбирают детей, а 30-го днем я иду в Общественную палату. Мы вообще ничего не можем понять в происходящем! Ведь все проверки мы прошли, обыски показали, что никаких следов "преступлений" у нас нет. И тут мы остаемся без детей. Получается, что побеждает Life.ru. У нас Life.ru руководит страной?

Я шел в Общественную палату, чтобы мне хоть кто-то дал ответ на все эти вопросы. Вместо этого от меня там потребовали отчитаться в том, как я мучаю детей! Некий Дмитрий Герасименко, представившийся помощником депутата Госдумы, в ходе заседания вскочил с большими фотографиями нашего Глеба, сделанными в больнице (мы их не видели до этого) и, потрясая ими, потребовал немедленно с нами расправиться. Нам, кстати, заранее предлагали выкупить какие-то якобы "компрометирующие снимки". Мы, разумеется, отказались. Мы вообще не могли понять, о чем идет речь. И они тоже в результате попали не в милицию, а к журналистам.

Тут же поднялся страшный крик в стиле "Долой фашистов!", то есть нас. Откуда он, Герасименко, взял эти снимки, я не знаю. Я до этого момент не видел этих фотографий. И вот после этого мы кратко пообщались с Зыковым, который предлагал показать детей специалистам. А как мы могли их показать, если их уже отняли?

Известно, что вы потеряли своего родного сына. Существует версия, что это могло стать причиной глубокой психологической травмы у Ларисы, что и привело к насилию над Глебом?

АА: Это полнейший абсурд. Сына мы потеряли, когда ему было неполных 17 лет, когда он уже был в общем самостоятельным человеком. Он экстерном окончил школу и готовился поступать в университет. Он был болен системным васкулитом, гранулематозом Вегенера. Это было потеря иммунитета, которая выражается в растворении мелких кровеносных сосудов в тканях. Врачи не смогли его спасти.

Сын был взрослым, у него уже была девушка, хотя внуков мы так и не дождались. Однако с младенческим возрастом он, несомненно, никак не ассоциируется. Сына мы потеряли 8 лет назад. Мы прожили эту часть нашей жизни, и начали жить сначала ради детей, которым можем быть еще полезны, о которых способны заботиться. Мы считаем, что только для этого и стоит жить.

Глеб, когда мы его усыновили, имел сильное отставание в развитии, а сейчас в свои четыре года он уже читает отдельные слова, знает стихи. Всего этого, конечно, в основном добилась Лариса, у которой с Глебом был очень тесный эмоциональный и интеллектуальный контакт. Глеб старше Полины, с ним можно читать, заниматься какими-то более сложными развивающими играми. Глеб не просто наш сын, а любимый сын.

Вообще, Лариса человек с блестящим образованием, очень умная, спокойная. Сейчас она находится в состоянии крайнего истощения после этого прессинга, которому мы подвергаемся с конца марта, особенно в связи с потерей детей.

Что произошло с марта по настоящее время?

АА: Абсурд ситуации, сложившейся в конце марта, состоял в том, что хотя дети официально были у нас отобраны и помещены в больницу, Лариса поехала с ними. То есть нам не дали жить дома, но разлучить сразу не смогли. Вообще, в какой-то момент мы уже были готовы чуть ли не физически драться с теми людьми, которые приходят в наш дом и требуют отдать детей, как будто это какая-то вещь.

31 марта опека Ленинского района в сопровождении милиции пришла забирать детей из Видновской больницы, где они находились вместе с мамой. Опеке не давали вывезти детей местные милиционеры, которые резонно замечали, что согласно постановлению об отнятии детей они должны находиться именно в этой больнице. Эта ужасная ситуация длилась довольно долго: дети сидят в открытой "Скорой помощи", а милиционеры из Видного перекрывают дорогу машине ГАИ Москвы. Потом все-таки милиция отступает, опять без документов сработало "телефонное право", и "Скорая помощь" едет в Морозовскую больницу – тут-то уж детям обеспечат "безопасность". В Морозовской больнице нам сразу сказали, что детей мы больше не увидим. Дети были переданы государству.

2 апреля выходит публикация Бориса Клина в "Известиях": практически единственный голос разума среди всего этого ужаса.

3 апреля в результате мне не предъявляют обвинение. Ларисе предъявляют "легкие телесные повреждения" и 156 ст. - ненадлежащее воспитание. К этому моменту следствие уже имело некоторую экспертизу, которая показывала, что такие травмы, как получил Глеб, не могли наступить в результате падения с лестницы. Это естественно, поскольку был и ожог, и ссадины от когтей или зубов одной из собак.

29 марта в присутствии педагога допросили самого Глеба, протокол мы подписали после отнятия детей. Ребенок пытался показать, как все это произошло. Но 14-15 апреля, когда следствие производит повторный допрос обоих детей, оба ребенка уже якобы показали, что Глеба били.

В экспертизе, как мы считаем, вопросы были поставлены некорректно. Мы заявили дополнительные вопросы, и эксперт ответил на них следующим образом: говорить о том, что травмы были получены в разное время, нельзя. А нам ведь инкриминируют теперь именно это: продолжительные истязания.

Мы будем помогать биологической матери Глеба

Возвращаясь к началу разговора: на каком основании суд отменил усыновление ваших детей?

АА: Преображенский суд установил, что мы не водили детей к педиатру: это и стало основанием для отмены усыновления. Фактов жестокого обращения суд не устанавливал. То, что Глеб и Поля в течение года ничем не болели, а также факты взаимоотношений в семье на протяжении почти года, подтверждалось восемью свидетелями, но это судом было просто проигнорировано. То есть формально получается, что решение об отмене усыновления никак не связано с нашими основными обвинениями, хотя, разумеется, в действительности это решение прямо вытекало из факта возбуждения против нас уголовных дел и развязанной против нас травли. Теперь и у следствия есть против нас козырь: вот уже и Преображенский суд подтвердил, что мы плохие родители.

По закону суд был обязан приостановить гражданский процесс до решения уголовного суда. Но "политика" и ажиотаж, созданный вокруг нас, перевесили и в этом случае. Так что о законе никто уже не беспокоился. А мы очень надеялись на суд, конечно. Мы надеялись, он будет защищать интересы детей в первую очередь, ну и, разумеется, закон. Увы, но этого не случилось. Вот после того как это решение вступило в законную силу, мы окончательно поняли, что объективного расследования ждать не стоит.

Почему Вы не водили сына к педиатрам?

АА: Возить его из Подмосковья по месту прописки очень хлопотно и он, повторюсь, ничем не болел. Мы планировали через год после усыновления сходить ко всем врачам, провести полную диспансеризацию, тем более, что ко всем рекомендованным Домом ребенка специалистам мы детей сводили сразу же. Получили рекомендации: прийти на осмотр через год. Год был бы в этом апреле. Кстати, по выписке их Морозовской больницы, на основании документов из которых суд выстраивал свои "умозаключения", детям тоже рекомендован осмотр специалистами через год - теперь это уже в 2010 году. Так и не понятно, все же, как педиатр районной больницы, даже если и была бы нужда к нему обратиться, мог бы выявить заболевания, которые не диагностировались заведующим детским отделением городской больницы, а были только установлены в результате месячного обследования инструментальным арсеналом ведущей в России детской клиники?

Глеба сейчас никто не пытается усыновить?

АА: Официально на этот счет нам ничего не известно. Слухи ходят, но они сводятся к тому, что претендентов на Глеба нет. С одной стороны, новые усыновители для наших детей найдутся, потому что, рассуждая цинично, маленькие дети славянской внешности, здоровые, пользуются устойчивым "спросом".

Но с другой стороны, нам, очевидно, что ни один разумный человек не будет стремиться усыновить именно нашего сына, именно Глеба Агеева: это означало бы поставить свою жизнь под огромную "лупу" со стороны нечистоплотных журналистов. Так что, если и найдется кто-то интересующийся конкретно Глебом, это будет каким-то очередным фарсом.

Еще один момент, который я хотел бы отметить в этой связи. Сейчас наблюдается резкий спад числа заявлений на усыновление детей вообще. Отчасти это происходит из-за ужесточения законодательства, требования к приемным семьям со стороны государства. Но думаю, что и непосредственно наш случай тоже сыграл свою роль. Если вы сегодня усыновите ребенка, то вас тоже смогут назначить родителями-извергами, и, я думаю, никто теперь не ответит, где тот "институт", который или защитит или разберется и на кого можно надеяться.

Сейчас оформить все необходимые медицинские документы семье усыновителей очень трудно. Мы по старым правилам собирали бумаги полтора месяца, ежедневно занимаясь практически только этим вопросом. В Москве сейчас создаются специальные институты обучения для приемных родителей: считается, что для того, чтобы любить и воспитывать детей, вам нужно сначала поучиться этому у государства. Усыновителей очень жестко контролируют, особенно в первые три месяца. В ваш дом постоянно приходят чужие люди.

Недавно в СМИ появилась история о том, что биологическая мать Глеба якобы мечтает вернуть его…

АА: По-моему, этот "сенсационный материал" лежал у журналистов Life.ru еще с весны, а ход ему дали непосредственно после нашего обращения на имя Президента РФ, в котором мы просили обратить внимание на произвол, творящийся в отношении нас и наших детей. Как только мы пытаемся сопротивляться, по нам снова бьют тем же оружием: желтой прессой.

Впрочем, если биологическая мать действительно хочет воспитывать Глеба, мы не будем этому противиться. Мы постараемся выстроить с ней нормальные отношения и помогать ей, поддерживать ее и Глеба.

Чего Вы хотите добиться сейчас?

АА: Мы будем бороться за восстановление справедливости. Мы хотим, чтобы нас оставили в покое и на свободе. Если мы останемся на свободе, то сделаем все для того, чтобы вернуть хотя бы дочь. Поля безжалостно вырвана чиновниками из семьи, хотя она совсем ни в чем не виновата, если в связи с Глебом к нам есть вопросы, то Полю просто лишили дома. Мы надеемся вырастить обоих наших детей, дать им образование, дать возможность увидеть мир.

Мы также подали иск о защите чести и достоинства против газеты "Твой день". Рассмотрение иска состоится 28 сентября.

Выходя из дома, готовьте алиби

Почему в течение этих месяцев Вы крайне неохотно шли на общение с прессой?

АА: Мы лояльные государству законопослушные граждане. Я уже говорил, что во время своей профессиональной карьеры был в разных ситуациях, и всегда находился какой-то компромисс, основанный на здравом смысле и профессионализме. Мы до последнего надеялись на то, что в нашей ситуации разберутся. Особенно мы надеялись на суд, у которого вроде бы не должно быть никаких мотивов цинично закапывать нас заживо.

Вовлекаться в общую паранойю и кричать с пеной у рта, что мы невиновны, уподобляясь нашим так называемым оппонентам, мы считали бессмысленным. Пусть в этом цирке участвуют журналисты газеты "Твой день" и их благодарные читатели. В данном случае речь идет об откровенных циничных подонках. Были и просто примеры непрофессионализма, когда большое количество изданий и телеканалов растиражировали изначальную бредовую и бездоказательную версию об избиении, не видя абсолютно никаких документов и объективных суждений, и лишь некоторые посмели поставить ее под сомнение. Власть была обязана встать на защиту нашей семьи и пресечь беззаконие со стороны журналистов. Но, похоже, власть сама озабочена исключительно собственным имиджем: отреагировав на информационную кампанию, инициированную против нас, власть не пыталась встать выше нее, она сама активно в нее включилась. Ажиотаж был такой, что люди, приезжающие в наш поселок на выходные, не могли проехать на свои улицы: все было заставлено машинами телевизионщиков.

И еще один момент: мы достаточно быстро поняли, что против нас работают профессионалы, тягаться с которыми на их поле бессмысленно. Любое наше слово мгновенно использовалось против нас.

Что сейчас говорят о сложившейся ситуации Ваши адвокаты?

АА: Адвокаты говорят, что у происходящего нет никакого рационального объяснения с точки зрения права. При любых иных обстоятельствах наше дело было бы прекращено за полным отсутствием доказательств и, следовательно, события преступления. Тем не менее, на практике дело успешно продвигается и, очевидно, будет доведено до суда. Все же мы продолжаем надеяться на то, что уж уголовный суд разберется объективно, может быть мы все же очень наивные люди, в любом случае у нас остается только вера.

Некоторые наблюдатели, знакомые с особенностями уголовного судопроизводства в России, предполагают, что, возможно, при помощи этого уголовного дела кто-то сводит с Вами личные счеты?

ЛА: Мне трудно себе представить, чтобы у моего мужа были враги. По крайней мере, ни он, ни я никаких подобных вариантов не видим. Поэтому мы склонны такую возможность исключать как нереалистичную.

АА: Да, я думаю, что Лариса права.

У меня есть своеобразное обращение к гражданам нашей страны. Выходя из дома, готовьте алиби. Однажды попав в жернова, правды вы нигде не найдете. Государство не способно или пока еще не хочет разбираться в том, кто прав, а кто виноват. Пока, мы видим, оно способно только карать.

Все-таки "нашей страны", не "этой"?

АА: Да, нашей страны.