Кризис Нобеля
литературный критикВиктор Топоров
Нобелевская премия, имена очередных лауреатов которой оглашены на неделе, - одно из главных изобретений ХХ века и одна из самых успешных и «долгоиграющих» пиар-акций всемирного масштаба. Однако в новом столетии (и тысячелетии) она сталкивается со все возрастающими трудностями концептуального, организационного и практического плана.
Концепция премии – ежегодное поощрение выдающихся достижений в области науки, литературы и миротворчества, постепенно приводящее к образованию «сборной мира» по каждой из подразумеваемых дисциплин, а также в своей совокупности «сборной сборных» (этакого синклита нобелеатов, они же – меритократическая элита человечества) – сегодня трещит по всем швам чересчур тесного по нынешним временам нобелевского наряда.
Инерция и застой, понимаемые как здоровый консерватизм, оборачиваются, сказали бы у нас, кумовщиной: профессора американских университетов задают тон в научных дисциплинах, поочередно выдвигая друг друга; в решениях нобелевского комитета то и дело проскальзывает «скандинавский акцент»; к этим бедам с недавних пор добавилась и политкорректность, трактуемая здесь (правда, далеко не только здесь) как установка на мультикультурность, - при прочих равных, победить должна одноногая темнокожая лесбиянка, желательно, находящаяся под многолетним арестом.
Список научных дисциплин, из которого сам Нобель когда-то скандально исключил математику (согласно преданию, по той причине, что собственная жена изменила ему с математиком), не учитывает состояния дел в современной науке – ни в теоретической, ни в прикладной, - в частности, полностью упуская из виду эпидемиологию и экологию. Нобелевская премия по экономике (поочередно присуждаемая кейнсианцам и фридманианцам) вызывает нарекания и насмешки; нобелевская премия мира – то всеобщее возмущение, то гомерический хохот.
Наконец, находящаяся несколько на особице (как, впрочем, и нобелевская премия мира) нобелевская премия по литературе, во-первых, морально устарела в своем меритократическом качестве (учреждая в 1900-ом году премию, Альфред Нобель, разумеется, не мог предвидеть, что главным из искусств для нас станет кино, а значит, именно кинорежиссеры, а вовсе не писатели, превратятся в подлинных «властителей дум»), а во-вторых, настолько мутировала в сторону все той же мультикультурности (она же политкорректность), что список ее лауреатов последнего десятилетия из «сборной мира» по литературе (или, вернее, полусборной, потому что на протяжении всего ХХ века бесспорно замечательные писатели получали премию через раз с довольно средними) превратился не то чтобы в самый настоящий паноптикум, но в команду, которую можно выставить разве что на параолимпийские игры.
Разумеется, в кризисе находятся сейчас и другие меритократические институции – статус кавалеров, допустим, Почетного легиона, национальные академии наук и искусств (а у нас в стране и так называемые творческие союзы): наука развивается, а литература и искусство деградируют слишком стремительно, чтобы сохранить инерционную иерархию (и самих «вечных» ценностей, и носителей этих ценностей); ситуация носит объективно постмодернистский характер: все звери равны – и претензии тех из них, кто «равнее всех», или бездоказательны, или, в лучшем случае, недоказуемы, или – иной раз, но, увы, нередко – кланово-мафиозны.
Однако у всех на виду (и у всех на слуху) именно Нобелевская премия со своей стодесятилетней историей; вопросы к ней возникают все более острые – и с тем большим упрямством она отказывается на них отвечать.
