Лобстеры торжествуют

Если праздновать виктории, что одерживает новый миропорядок над традиционным, привычным большинству населения укладом жизни, небо будет расцвечиваться фейерверками едва ли не каждый вечер. Теперь радостные вести пришли из Швейцарии.

Хотя, казалось бы, что еще можно придумать в благословенных кантонах, где каждая букашка под защитой суровых законов? Некогда мы пристали к жителю одного старинного городка, где в семидесятые годы прошлого века понастроили блочных железобетонных домов и, обнаружив, что звукоизоляция в новостройках оставляет желать лучшего, ввели муниципальный запрет сливать воду в туалетах в ночное время. Домогались же мы ответа на вопрос, насколько тщательно соблюдает наш собутыльник этот человеколюбивый закон, живя в отдаленном горном шале в гордом одиночестве. Бедолага никак не мог постичь, что нужно этим странным русским, поняв же, наконец, прочитал нам строгую нотацию о том, что закон един для всех, обязателен к исполнению всеми без исключения, и когда мы наконец проникнемся пониманием этой очевидной истины, наша отдаленная родина, возможно, сделает шаг вверх по цивилизационной лестнице (на вершине которой, как можно было догадаться, располагается Швейцарская Конфедерация)... Природа нашего дружного хохота, кажется, так и осталась для законопослушного горца непостижимой.

Много воды утекло со времен того давнего спора. Много новых, еще более гуманных законов было принято в благословенных кантонах. И не только (и даже не столько) люди были облагодетельствованы этими новыми уложениями, но и собачки, птички и прочие божьи твари. Длина поводка, объем клетки, глубина аквариума — за всем бдят местные власти. А ежели кто будет застигнут за нарушением нормы «каждой твари по паре», того ждет сначала огромный штраф, а в случае злостного рецидива — тюремное заключение. Потому что и черепашки, и аквариумные рыбки, по последним данным науки, способны испытывать моральный дискомфорт и муки одиночества.

(так и представляется разговор сокамерников в воображаемом швейцарском кино: «Ты здесь за что?» — «За ограбление инкассаторского фургона, а ты?» — «А я гуппи в одиночестве держал»)

Но нет предела совершенству — новые гуманисты обнаружили целое семейство, еще не охваченное попечительством. Семейство ракообразных.

Только представьте скорбный путь какого-нибудь лобстера к столу гурмана. Лед, связанные клешни (лишение свободы!) и, в финале, кипящая кастрюля. Вот где ад, вот где страсти! И швейцарское правительство, ужаснувшись, принимает национальный закон — с марта этого года возить лобстеров во льду и бросать живьем в кипяток строжайше запрещено. Всеобщий вздох облегчения (в котором тонет всхлип одинокого гурмана: лишь брошенный живьем в кипяток, омар явит собой гастрономический шедевр, в противном случае это бессмысленная жертва, безвкусная резиновая плоть... но кого могут тронуть эти раблезианские страдания?)

Здесь трудно избежать соблазна впасть в морализаторство, ведь все эти победы нового гуманизма суть поражения самого человека, отщипывание кусков от его и так-то не слишком жирного пирога. Маркс говорил, что за каждым состоянием кроется преступление — но оно кроется и за каждой котлетой в гамбургере, каждой куриной ножкой на тарелке... Какой простор для запретов и ограничений! Кто на очереди — виноградные улитки? Устрицы? Мидии?

Будь я современным швейцарским классиком (увы, не пришлось) — написал бы рассказ. На извечную тему покаяния.

Фабула такая:

Ночь. Шале в горном лесу. Кругом — ни души. Внутри шале — тьма.

Хозяин, оглядываясь, прислушиваясь к каждому шороху, обливаясь потом от страха, подходит к плите. И, решившись, бросает в кипящую воду связанного омара.

(хозяин — гурман. Он много лет страдал по правильно сваренному омару, давился в дорогих ресторанах, и вот — решился. Порок сильнее закона)

Проходит год. Шале. Хозяин — бледный, с запавшими дикими глазами. Каждую ночь ему является дух убиенного ракообразного и укоризненно смотрит из темного угла. Сегодня опять приходил.

Не выдержав мук совести, гурман идет на исповедь. Патер-вегетарианец, выслушав его, бормочет молитву, но в отпущении грехов отказывает.

И снова — ночь, снова глаза лобстера в темноте.

Финальная сцена. Полицейский участок. Инспектор (женщина-веган), выслушав признание, молча защелкивает наручники на запястьях злодея.

Dura lex, sed lex. Нам этого, впрочем, пока еще не понять.

Андрей Шухов специально для «Актуальных комментариев»

*Мнение авторов может не совпадать с позицией редакции