Между ними тает лед: акционизм политический и художественный
Акционизм как форма политического действия и акционизм как форма современного искусства: где находится грань между этими понятиями и почему она зачастую оказывается не толще весеннего льда.
Подобные вопросы невозможно игнорировать в пору, когда различные протестные акции появляются как грибы после дождя и укореняется мнение, что опыт художественного акционизма может быть использован в политических целях. Для того, чтобы разобраться в природе подобных явлений важно понять, откуда растут ноги акций политических и художественных и куда эти ноги их привели.
Если сравнивать политический и художественный акционизм, то в качестве примера политических акций нужно брать не скучные мероприятия системных партий и политиков, а реальные протестные акции, мероприятия, где есть настоящий конфликт и эмоции. Для того, чтобы понять, почему в последнее время стало так сложно отделить художественные акционистские зерна от плевел акций политических взглянем на цели последних: привлечение внимания к определенному вопросу, выражение некой позиции, политическая мобилизация. Среди наиболее популярных вариантов достижения данных целей – акции прямого действия (еще одна параллель с художественной практикой носящей аналогичное название), направленные на достижение целей без привлечения широких масс, пикетирование, «прорывные» и театрализованные акции. Практика показывает, что последние вызывают больше всего вопросов у специалистов, прилагающих усилия к их классификации.
Если с политическими акциями и их направленностью все довольно понятно, то разговор об акциях художественных требует некоторого отступления в сторону происхождения и объяснения подобного феномена. Акционизм или искусство действия, как форма современного искусства берет свое начало в 60-х годах прошлого века, хотя предпосылки его возникновения уходят корнями еще глубже. В ту пору среди художественного авангарда своего пика достигла тенденция к стиранию границ между искусством высоким и массовым, произведением и окружающей его действительностью. Являясь порождением постмодернистской философии, искусство действия стало своеобразным протестом против навязывания устаревших, по мнению авангардных художников, искусствоведческих стандартов, путем отрицания традиционных форм искусства. Многие из пионеров авангардного движения того времени также считали пережитком прошлого стремление создавать искусство эстетичное и понятное. Другими словами, искусство больше никому ничего не было должно и требовало новых правил игры от всех участников, что и привело в результате к изменению художественных методов и приемов. Теперь сам художник, а зачастую и окружающая его реальность выступали в качестве субъекта или даже объекта произведения, которое больше не ограничивалось пространством холста, мраморного постамента или мастерской. Все силы художника во время акции оказались направлены на создание яркого, запоминающегося образа, который лучше проиллюстрирует смысл, вкладываемый автором в свои действия. Фактически, границ у деятельности авангардиста также почти не остается. Если в первой половине XX века художники стали помещать абсолютно бытовые утилитарные объекты в пространство галереи или музея, наделяя их тем самым художественным смыслом (знаменитый «Фонтан» Марселя Дюшана), то художники-акционисты шагнули дальше и сделали окружающее их пространство и вовсе «соучастником» творческого процесса.
Изначально акционизм как форма искусства не имел под собой определенной политической ориентации, но зачастую обращался к философским и остро-социальным проблемам. Некоторые видные художники, вроде Марины Абрамович, и вовсе копались в психологической подоплеке человеческих поступков и действий, взаимоотношениях автора и аудитории и потенциалом разума. Если взглянуть на деятельность современных отечественных художников-акционистов и арт-групп соответствующей направленности, то становится ясно, что все их творчество лежит в поле искусства радикального, политического и даже протестного. Нарушение пары-тройки пунктов из законодательства при этом считается, если не обязательным условием для проведения акции, то по меньшей мере недостаточным препятствием на пути достижения цели. В то время, как для акционизма в целом, одним из немногих сдерживающих принципов которого является постулат «не навреди» (тело художника не в счет), подобная практика не является исчерпывающей характеристикой. Все это уже можно было встретить в тех же 60-х в деструктивном и провокационном творчестве представителей венского акционизма. Однако, если художники венского движения и первопроходцы в этой области на постсоветском пространстве 90-х имели в анамнезе художественное образование и творческую практику, то современные неформальные лидеры искусства-действия зачастую таковым не обладают, что не мешает им заниматься трансляцией собственных воззрений.
Методы, характерные для хэппенингов и перфомансов зачастую рассматриваются как наиболее удачное оформление театрализованной политической акции. Не секрет что классическое искусство на протяжении столетий влияло на зрителей путем транслирования определенной завуалированной в художественных образах информации. Так что использование искусства как инструмента политического волеизъявления не является чем-то новым. Свежесть подхода заключается в большей степени в обращении к радикальным художественным методам. Под подобную схему попадают многие современные арт-группы и активисты работающие в поле искусства прямого действия. Однако можно ли называть заимствование различными активистами художественных практик для достижения своих целей без соответствующей теоретической и философской базы искусством? И наоборот, является ли обоснование своих противозаконных действий с художественной и философской точки зрения в большей степени творческим заявлением нежели хулиганством? Мнения у экспертов на этот счет очень разные. Кто-то утверждает, что «мощные образы», создаваемые одним из, пожалуй, самых известных российских художественных активистов, Петром Павленским, - это отличный пример современного искусства и соответствуют духу эпохи и внутренней ситуации в стране. Другие считают, что рассматривать политические акции с точки зрения искусства в целом некорректно. Главное же отличие искусства-действия от банального вандализма заключается в его метафоричности. Фактически актом искусства является не поджег покрышек, нанесение повреждений собственному телу или прогулка голышом в общественном месте сами по себе, а репрезентация смысла в форме действий такого рода. В то же время с точки зрения законодательства, именно эта сторона акционизма и рассматривается как преступление и хулиганство. Искусство искусством, а законы никто не отменял, такова реальность. И, пожалуй, самым главным условием для любого политического искусства, а именно к таковому относится отечественный акционизм является контекст. Вне контекста и вне смыслового поля обозначенного самим художником, определять является ли та или иная акция искусством – занятие бесперспективное.
Выходит, что сложность классификации той или иной акции заключается не только в заимствовании методов, но и в схожести главной цели двух видов акционизма – быть услышанными, а также в активном распространении политического искусства среди художественного авангарда. Нивелирование значения музейного пространства современными художниками, то расхаживающими по оживленной улице с плакатами, то выбирающими местом проведения акции Великую Китайскую стену ясности не добавляет.
Помимо сложности идентификации, главной проблемой современных радикальных художников искусства действия является банальная до безобразия неготовность общества, не знакомого близко с опытом мирового акционизма, к такого рода формам искусства. С другой стороны, тот же европейский опыт демонстрирует, что пока политический контекст в стране благоволит к возникновению подобных радикальных творческих процессов, они, с высокой долей вероятности, будут появляться вновь и вновь, перенимая опыт друг друга и перерождаясь, как это было с московским акционизмом 90-х и возникшими позже группами «Война» и Pussy Riot. Их опыт, помимо прочего, получил отклик в творчестве многих молодых художников. Открывшаяся этой весной первая Триеннале российского современного искусства является тому наглядным подтверждением. При этом, не стоит исключать в недалеком будущем вероятность практически полного размытия границ между понятиями «художник» и «политический активист». А возможно и интеграции их в абсолютно новое явление. Современное искусство постоянно требует изменения устоявшихся правил.Валерия Блиничева
