Народ не тот

публицист, кинокритикДмитрий Бавырин

публицист, кинокритикДмитрий Бавырин

Когда Дюма-отец начал публикацию культовых «Трех мушкетеров», у французов должен был случиться когнитивный диссонанс: великий реформатор и кардинал Арман Жан дю Плесси Ришелье предстал в романе мелким и мстительным склочником. Однако диссонанса не случилось: Ришелье-персонаж и Ришелье-госдеятель в их народном сознании прекрасно уживаются.

Отличие этой истории от шумихи вокруг фильма «Царь» лишь в том, что ощущение «диссонанса» изначально раздувается искусственно: никаких противоречий между образом Грозного, созданным режиссером Лунгиным и актером Мамоновым, и личностью Ивана IV Васильевича в народном представлении, в общем-то, нет.

Напомню, Лунгину шьют либо «однобокость суждения» (мол, почему в его картине Иван Грозный в перерыве между казнями не взял Казань и Астрахань), либо «прямую фальсификацию истории», «очернительство» и даже «русофобию». Последняя прокурорская линия, как правило, сопровождается фразой «на самом деле всё было так», а далее идет ультимативное перечисление «фактов», которые до сих пор являются предметом горячих споров в Академии наук (причем в статусе гипотез и при явном доминировании позиции скептиков).

Мне подобная истерика памятна разве что вокруг фильма «Ласковый май», когда фанатки Юры Шатунова обвинили съемочную группу в «дискредитации всего самого лучшего». Но фанаткам Шатунова априори простительно, догматика же «патриотической общественности» вносит понимание отнюдь не о мотивах деяний Грозного, а об уровне адекватности этой самой общественности.

Во-первых, речь в принципе идет о тезисе уровня «Волга впадает в Каспийское море». Даже выпускнику средней школы должно быть понятно, что сценарий, положенный в основу фильма «Царь», именно продукт художественного вымысла, и никто никогда не утверждал обратного. К примеру, процесс отлучения митрополита Филиппа был куда более длительным, причем обошлось и без избиения его опричниками во время церковной службы, и без зверского убийства племянника на глазах у дяди – это, повторюсь, проходят в школе.

Во-вторых, обсуждение художественных образов (а Грозный Лунгина-Мамонова не более, чем образ) с экспертских позиций явно не находится ни в компетенции историков, ни в компетенции профессиональных патриотов: в золотом кинофонде России всегда были, есть и, надеюсь, будут прямо противоположные трактовки и исторических личностей, и исторических событий (вспомним хотя бы дилогию Эйзенштейна). В этом смысле адвокаты Грозного (они же обличители Лунгина) выглядят не умнее, чем выглядели бы его прокуроры, предъявившие, например, Гайдаю за то, что в фильме «Иван Васильевич меняет профессию» царь-самодур вышел героем весьма обаятельным.

В-третьих, если бы Лунгин ставил себе цель именно «очернить» Грозного царя, то в ход пошли бы и сцены массовых казней, и намеки на содомские отношения монарха с опричником Басмановым (есть на то исторические свидетельства). Однако фильм снят с максимальным уважением к чувствам детей и беременных: ни тебе гомосексуализма, ни потоков крови. Потому, видимо, что Лунгину гораздо интереснее было поговорить о нравственном законе внутри, о природе власти и о «право имеющих» через метафору отношений между Грозным и Филиппом, чем просто запугивать всех кровищей.

И, наконец, последнее. Не смутьян Лунгин мутит народные умы, показывая «царя-государственника» упыриной. Отнюдь, последовательность строго обратная: режиссер Лунгин снимает фильм, исходя из того образа Ивана Грозного, что прочно закреплен в народном сознании, опираясь и на литургические предания православной церкви, где Иван IV поминается как «новый Ирод», и на русскую классическую литературу (от Алексея Толстого до Михаила Лермонтова), и на историографические традиции, заложенные Карамзиным и продолженные Костомаровым, и на «народное творчество» в разрезе от песен и сказок до того факта, что Иван Грозный частенько фигурирует в компьютерных играх как один из злодейских боссов.

Более того, историческая правда о той эпохе вообще и роль Ивана IV в русской истории в частности применительно к искусству – понятия не только спорные, но и абсолютно теперь бессмысленные. Народ в массе своей относится к тому или иному правителю по собственному усмотрению, исходя их чувств, а не из логики и фактов: крайне жестокого Петра I любит и уважает, просвещенного реформатора, собирателя землей русских Ивана III в упор не видит, а уж Ивана IV вообще воспринимает мультипликационным кровопийцей. В этом смысле, нашим патриотам не повезло с народом так же, как либералам или Грозному Лунгина, распекающему коленопреклоненных в первых кадрах фильма.

Корни такого отношения можно искать, например, в любви царя именно к публичным, массовым казням, которые откладываются в историческом самосознании куда живее, чем куда большая по количеству трупов, но невидимая массовым глазом резня по лубянским подвалам. Или в прямых последствиях правления Ивана IV - т.н. «смутном времени». Но скорее дело именно в опричниках, которые – не просто опора царской власти и палачи тогдашней аристократии, а каста, которой было можно всё и всё прощалось. И тут Лунгин попал в такую актуальность, в какую даже и не метил: опричника Басманова (Домогаров) вполне можно представить в супермаркете с пистолетом и с трупами по периметру (осуждение его современной реинкарнации списывается на вегетарианский характер нынешней эпохи).

Именно от опричников, а не от царя-самодура, если верить историку Кобрину, бежали в свое время крестьяне с московских земель, создавая впечатление у летописцев, что прошло «нашествие ворогов». От непосильного сбора податей, аналог которого четыре века спустя стал одной из причин Голодомора (впрочем, если верить летописям, дети мерли с голоду и тогда, так как скотину забивали и забавы ради). Это и дало Лунгину право на сомнительную в художественном и историческом плане, но убедительную с точки зрения образа метафору, когда царь, одиноко восседая на пыточной ярмарке, вопрошает «Где мой народ?».

Вообще, весьма печально, что за бесполезными, а то и откровенно глупыми разговорами об «исторической достоверности» как-то затерялся сам фильм, возможно, одна из лучших российских киноработ последних лет. Меж тем, плавная камера Тома Стерна и филигранная работа художника-постановщика Сергея Иванова привели к тому, что «Царь» начисто лишен ярмарочной потешности, которой грешат многие наши исторические картины о нафталиновых временах, но чрезвычайно убедителен в побочных образах – сожженные монахи, отрубленные головы куриц, икона, ломающая сваи моста под наступающими литовцами. Последний образ относится к излюбленному лунгинскому коньку православных метафор, но – редкий случай – не вызывает раздражения, в отличие, например, от вычурной сцены с царем, к которому явились духи убиенных.

И, бесспорно, столь яркого актерского дуэта у нас не было давно. Между Филиппом-Янковским, сыгравшим свою прощальную роль, и Грозным-Мамоновым проскакивают искры. При желании, к игре Петра Николаевича можно предъявить и претензии, но созданный им яркий, отталкивающе-притягательный образ улыбчивой упырины ценен сам по себе и сравним, пожалуй, с Джокером Хита Леджера. «Ты что больше любишь – пряники, бусинки или зверюшек», - вопрошает царь у сиротки и идет показывать ей медведя, которым впоследствии травит воевод. Подобное поведения Грозного, к слову, с его ходульным, «народным» образом вяжется довольно плохо (как плохо вяжется и Малюта в исполнении Кузнецова, - режиссер взял на себя смелость представить его человеком), однако зеркальных претензий со стороны «грозноборцев» (есть и такие, демонизирующие обе фигуры до комичного) пока не последовало.

Напоследок же стоит отметить, что из всего этого, как выразился коллега Бударагин, «царесрача» впоследствии может вырасти весьма полезная дискуссия. В отличие от народного мнения в целом, среди т.н. «элит» оценка Грозного разнится от абсолютного неприятия (фамилий не назову – хватает) до призывов к канонизации (вспомним хотя бы покойного жидобора Иоанна – митрополита Петербургского и Ладожского). Однако тезисы о том, что «русофобия» - это не только очернение русских и их истории, но и позиция, согласно которой народу для великих деяний обязательно нужны кнут, палка, клетка и тиран-государственник, звучат неприятно редко.

Уже понятно, что дискуссии вокруг Сталина в этом смысле – мертвая почва еще как минимум лет 50. Одна надежда на Грозного.