Необитаемый остров Таганка
литературный критикВиктор Топоров
Тягостная история с Театром на Таганке сильнее всего смахивает на анекдот про Жана и Жаннетту на необитаемом острове: через полгода она ему надоела, и он ее убил; еще через полгода она надоела ему окончательно, и он ее закопал. Правда (есть у анекдота и такой вариант), еще через полгода он ее вырыл… Но на сей раз такого, будем надеяться, все же не произойдет: Жаннетта похоронена окончательно. Остается понять, кто у них на Таганке - смертельно надоевшая Жаннетта, а кто – воистину неутомимый Жан.
История Театра на Таганке заканчивается, по слову Т.С.Элиота, не взрывом, а взвизгом. Актеры (крепостные актеры, престарелые буратины с мальвинами) уличили своего Карабаса Барабаса в мелком крысятничестве, - дело произошло на гастролях и вынужденно приобрело европейский резонанс. 93-летний режиссер в ответ обозвал своих преданных сотрудников «клопами в диване», «тварями», - да и как он их только не обозвал. Разрыв и крах – причем крах обоюдный - обозначились со всей неизбежностью.
И здесь приходит на ум уже другой анекдот – про цыгана, мрачно уставившегося на грязную, оборванную и голодную кучу-малу собственных детей. «Этих отмыть – или новых нарожать?» - думает цыган. Трагедия Юрия Любимова - в том, что у него уже нет сил ни на то, ни на другое: жизнь в никак не устраивающую его труппу не вдохнешь, но и новую труппу не соберешь тоже. По меньшей мере (так ему, не исключено, думается), пока не разгонишь старую. Но разогнать старую труппу мешает законодательство.
В одном и том же возрасте, учила Л.Я.Гинзбург, можно быть и пожилым кандидатом наук, и молодым академиком. Да, но что это за возраст? Лет сорок с небольшим, наверное. И, возглавив полвека назад им же и созданный Театр на Таганке, Любимов как раз и стал молодым академиком. Да, но произошло это, повторим еще раз, полвека назад. Жаннетта с тех пор (сколько ни оставляй ее непогребенной) давно умерла, цыганята окончательно запаршивели, а нарожать новых как-то не получается.
В происшедшем с «Таганкой» усматривают частное проявление общей тенденции краха советского театра – театра, с одной стороны, режиссерского (точнее, «главнорежиссерского», то есть просто-напросто крепостного), а с другой, стационарного (репертуарного), на смену которому должен, якобы, прийти контрактный театр западного типа. На чем, кстати, и настаивает Юрий Любимов. И во что можно было бы поверить, не имейся у нас двадцатилетнего уже убийственного опыта «антрепризы» - то есть бессовестного актерского «чёса» со спекуляцией телевизионной (уже даже не киношной) известностью.
Откуда придет спасение? Да и придет ли? Но если и придет, то наверняка не со стороны 93-летнего режиссера и его внезапно взбунтовавшихся 65-летних звезд. Поэтому кто из них прав, а кто нет (кто Жан, кто Жаннетта), - не так уж важно. Остается, конечно, миф о великом театре и о великом режиссере. Но и то, и другое - не более, чем миф.
Юрий Любимов был велик лишь в одном отношении: он умел балансировать на грани дозволенного/недозволенного с поразительной наглостью, в чем-то переходящей и в величие. Он показывал кукиш в кармане Софье Власьевне (советской власти) и голую задницу Гэллы блатной публике, попадавшей к нему на спектакли. Он разрешал петь Высоцкому (Пастернака!) и читать стихи Вознесенскому. И театр его был, соответственно, не столько театром, сколько компенсаторным общественным институтом. Маршем несогласных длиною в десять секунд, которые потрясли мир.
«Обличая» социализм, Любимов творчески осваивал чужие методы – те самые, которыми Бертольт Брехт обличал капитализм (обличал столь же, впрочем, притворно). И пока в стране был социализм (да, брежневский) – это срабатывало. А вот с крушением социализма срабатывать перестало. Оно, конечно, можно было бы, вслед за Брехтом, начать обличать капитализм – но тогда творческое освоение обернулось бы прямым – а вернее, понятным уже всем и каждому - эпигонством. А режиссер Любимов - человек гордый. По возвращении в нашу страну (уже 22 года назад) Юрий Любимов, а с ним и весь театр принялся работать вхолостую. Исход губенковцев ничего не изменил – вместо одного дождевого червя, разрубленного лезвием лопаты, в земле бессмысленно заизвивались и заворочались два…
Театр на Таганке рухнул вместе с советской властью, поскольку существовать он мог только в ее парадигме. Крепостной театр Любимова стал в перестройку нищим: актеры ломанулись в сериалы и в антрепризы, - а стареющий (да чего там, уже постаревший, хотя и поразительно моложавый для своих лет) режиссер по-прежнему требовал от них бескорыстного служения искусству. При этом экономил на жалованье и суточных, а потом начал и крысятничать. Но не в этом главное: нет и не было у Юрия Любимова никакого другого искусства, кроме действительно талантливого умения показывать кукиш в кармане якобы ненавистной Софье Власьевне.
Но теперь применить это умение он уже не мог, ничего другого не умел или хоть и умел, но на крайне заурядном уровне, - да к тому же мафусаилов возраст, да к тому же алчная и властолюбивая жена, да к тому же смолоду «опущенные» шестидесятипятилетние буратины и мальвины на нерегулярно выплачиваемом жалованье офисного планктона…
Лучше ужасный конец, чем ужас без конца – так говорят у нас на необитаемом острове. А Жан это говорит или Жаннетта, судите сами.
