Статья
5882 26 февраля 2016 8:38

Нормальная

Земфира напугала общественность, сообщив, что нынешний ее гастрольный тур – последний: люди решили, что она прекращает музыкальную деятельность. Новость быстро себя исчерпала: сама же Земфира в Фейсбуке объяснила, что заканчивает гастрольную активность, а песни писать и дальше будет, и все выдохнули.

На самом деле, это очень хорошо, что у нас на поп-сцене до сих пор есть явления, вызывающие такое волнение одним своим намеком на перемены в творческой активности; в случае с Земфирой это поразительно еще и потому, что она существует как бы параллельно мейнстримной культурной, идеологической и политической реальности и при этом умудряется оставаться для большого числа людей актуальной – что тоже талант в своем роде (им, например, обладает Эксл Роуз).

Разумеется, только им дело не исчерпывается: у нас (по счастью) так и не прижился тип селебрити, которые знамениты только тем, что знамениты, – ближе всего к этому идеалу подобралась в свое время Собчак, но и ей, в конце концов, пришлось обрасти какой-то субстанцией. У Земфиры субстанции настолько много, что по этому поводу постоянно даже слышны жалобы: мол, агрессивная, высокомерная, независимая и так далее.

Что ж, у нее есть на это причины.

О Земфире много спорили после первой пластинки, которая буквально катапультировала ее к славе, пытаясь понять, в чем причина успеха, хотя там все было довольно очевидно: она заняла в то время нишу Жанны Агузаровой, стилистически и отчасти тематически создав аналог ее слегка абсурдной, полной эллипсисов и энтимем лирической реальности, в которой внешняя, интонационная и смысловая воздушная легкость бытия была постоянно осложнена лежащим под нею и изредка прорывающимся на поверхность ощущением безумия и конечности жизни. Агузарову у нас пытались любить и превозносить все 90-е, но непредсказуемость ее поведения этому сильно мешала. Земфира оказалась более предсказуемой в плане творческой активности, а нужда в женщине, поющей яркие мелодические фразы профессиональным сильным голосом (к обладательнице которого по этой причине не может быть вопросов, талантлива ли она или нет) – нужда, которую сформировала именно Агузарова, – существовала в то время большая.

Нужда эта имеет весьма характерное содержание. Рок-н-ролл с советских времен у нас был (да и остается во многом) мужской формой высказывания, в силу того, что обладал и обладает амбицией единственного неангажированного поэтического обобщения окружающего мира, его наличной, социальной и метафизической (особенно метафизической) реальности. В традиционном представлении о гендерных ролях такого сорта обобщения – мужская прерогатива. «Женскими» в рамках этого представления считаются интимные темы, в первую очередь – любовные; проблема состояла еще и в том, что любовная тематика нашему рок-н-роллу была присуща в непропорционально малом количестве. Неприязнь к интимной тематике была унаследована русским роком от рока советского, в котором «любовная лирика» была не в почете по причине того, что как бы компрометировала, «зашкваривала» тех, кто на нее отваживался, совпадением с проблематиками официальных советских песен (в свое время Гребенщиков с характерным для него доброжелательным высокомерием ярко проиллюстрировал эту дилемму, когда на вопрос «Почему вы не поете песен о любви?» ответил «У меня все песни о любви. Например, «Я – змея»).

Таким образом, женские голоса в нашем рок-н-ролле неизбежно вытеснялись на периферию, допустимая тематика женских песен маргинализовалась, а с нею маргинализовались и те, кто эти песни пел (до сих пор у нас группу «Колибри» даже поклонники обсуждают с неуловимо сюсюкающей интонацией), и среди исполнительниц пробиться к известности удавалось непропорционально малому числу, и очень часто – не без разного рода последствий и жертв (трагическая история Дягилевой – и истории менее известных певиц из среды хиппи, почти без исключения подражавших Дженис Джоплин, – тому пример). Это, кстати, не эндемичная нам проблема – западная культурология, изучающая поп-музыку, показывает статистически и тематически, что рок-музыка до сих пор крайне сексистская сцена: но у нас это выражено особенно ярко.

Итак, на рок-сцене сформировался серьезный, сразу заметный вакуум (все же женский голос – уникальный инструмент, его заменить нечем), который требовалось заполнить – но заполнить так, чтобы не покуситься заодно и на догму традиционных гендерных идентичностей. Агузарова в рамках этой схемы и была своего рода разрешенным бунтом в мире мужской нормативности, обладая всеми чертами и критериями, признаваемыми в этом мире «женскими», – эмоциональность, непредсказуемость, слегка истерическое безумие (словом, все то, что Бовуар описывает фразой «превознесение женщины как Другого»), – и транслируя их вовне сильным, безошибочно опознаваемым женским голосом. У этого бунта очень узкий коридор возможностей (что, собственно, показывает карьера самой Агузаровой), и Земфиру бы ожидала не очень веселая судьба, если бы она осталась в его операциональных рамках.

Но она из них вышла.

Одной из самых цитируемых ее строк после появления первого альбома была фраза «Меньше всего нужны мне твои камбэки». Использованный тут Земфирой макаронический стиль был смешным, «модным» и хорошо запоминался, появляясь в стратегически значимой части песни: однако у него была куда более существенная функция.

С его помощью Земфира как бы иронизировала надо всей «исконно женской» любовной проблематикой, делала ее сниженной, пародийной, несерьезной – затем, чтобы приватизировать эту тему, ввести ее в рамки своей повседневности, исключающей, в силу ее замкнутой и очень личной травестийности – и в силу не менее горячо обсуждаемой в то время гендерной неопределенности адресата ее песен, – возможность оценки ее в рамках традиционной ценностной системы, в которой любовь полагается серьезным и важным чувством. Строго говоря, именно данное предположение легитимирует весь дальнейший спектр суждений, которые мужчины делают на предмет «предназначения женщины»: мол, у вас, женщин, есть своя большая важная область жизни, в которой вы эксперты, так что не претендуйте на нашу. Земфира сразу, одним освобождающим ироническим жестом разрушила всю схему: это моя любовь, сказала она, хочу – смеюсь над ней, хочу – умираю за нее или убиваю; а вы сюда не лезьте.

Ее характерное пристрастие (в ранних песнях) к уменьшительными суффиксам – «наркотики-поворотики», «зрачочки», – та обманчиво-беззаботная интонация, с которой она выпевала подобные слова, и та заметная нервозность, которая стояла за этой мнимой беззаботностью, – все это работало на то, чтобы вывести любовную, интимную тематику из контекста, который создает из любовной тематики «предназначение женщины», чтобы превратить ее из генерализации в повседневность, которая не касается никого, кроме тех, кому она принадлежит.

Повседневность прекрасна тем, что из нее нельзя выстроить иерархий – в ней все важно и все в то же время приватно, то есть важно только в том случае, если ты сам проживаешь эту повседневность, а не отдаешь ее на суд больших ценностных систем: в этом случае она оказывается освобождением от больших нарративов и основным врагом идеологий – недаром с ней так отчаянно боролась советская власть, клеймя ее «мещанским бытом».

Здесь, в этой автономизации эмоции и аффекта, и содержалось то основное, что Земфира принесла с собой на рок-сцену: возможность принципиально частного взгляда, в этом смысле становящегося своею собственной метафизикой, метафизикой частного, единственным легитимным модусом существования, в котором любое «обобщение» (которое по-прежнему следует понимать как мужскую прерогативу) становится избыточным пижонством и, как следствие, – признаком слабости, в первую очередь – слабости лексической. В итоге, если Агузарова потакала представлению о женских проблематиках как о проблематиках Другого, то Земфира сделала «проблематикой Другого» все содержание чисто мужского на себя взгляда: это «он» оказался вторичным и часто даже неуместным, а «она» (с ее правом выбирать себе объекты любого гендера) – стала нормой.

По большому счету, именно этот подход позволил ей сделать ровно то, чего не удавалось прежде сделать никому: то есть ввести любовную тематику в «большой», «серьезный» рок-н-ролльный дискурс. После Земфиры о любви стало петь «не стыдно», и не потому, что любовь перестала быть маркером чисто «женского» (это воззрение, к сожалению, во многом сохраняется до сих пор), а оттого, что «женское» перестало быть стыдным. То есть, Земфира отвоевала у традиционных представлений тематику не через то, что отказалась от части своей гендерной идентичности (как это часто случается среди панков, например, и закреплено в повседневной речи в виде оборота «как мужик»), – а оттого, что показала, через свою свирепую, легендарную автономию, через цельность своего творчества, через его нежелание быть конформным традиционным ценностным нормам и, наконец, просто через свой поэтический талант, что женщиной быть нормально. Не лучше мужчины, не хуже мужчины, а – нормально.

Известная нервозность ее творчества и поведения обусловлена (помимо, видимо, характера, который не наше дело) тем, что нормальной быть в мире нормативностей все-таки тяжело. Недаром ее сразу бросились укрощать: статьи о ней постоянно забиты рассуждениями о ее новом имидже, о каблуках, платьях, мелировании волос (это все можно прочитать о ней в русской википедии), – то есть, ее попытались опять свести к «женщине-звезде», которых в интервью всегда спрашивают, как им удается совмещать карьеру и семью, даже если эти женщины только что получили Нобелевскую премию.

Земфира иногда соглашалась играть по этим правилам (есть даже обложка журнала, где она позирует в классическом сексуализованном стиле глянцевой индустрии), однако к ней все это не липло: из нее не удавалось сделать сексуальный фетиш и ролевую модель для юных конформных девочек, потому что она сама никогда не была такой, ее автономия всегда неизбежно прорывалась через границы традиционной гендерной роли. Земфира была – и остается – человеком, обретающим смысл вне норм, в динамическом равновесии между своими поступками и реакцией на них окружающего мира, то есть человеком, действующим автономно, по своему собственному плану, вне навязанных ей символических рамок.

И это нас приводит к тому, что все-таки в ней главное.

Дело в том, что песни Земфиры принципиально диалогичны, и это главное, что туда привносит подчеркнуто женский взгляд. Мужчина в рок-н-ролле всегда раб статуса, каковым статусом является его право на громкое высказывание; мужчина в рок-н-ролле почти неизбежно будет вещать, мало обращая внимания на окружающих: его задача – раскрыть в речи себя. В песнях Земфиры постоянно звучат обращения, намеки на чужое присутствие, прямые вопросы и ответы; песни Земфиры – это в прямом смысле общение, общение как со слушателем, так и с героями своих песен.

Герои эти зыбки и плохо определены, они мало детерминированы фактическим контекстом вне личной жизни Земфиры (а потому плохо дешифруемы в качестве реальных людей), зато очень четко детерминированы поэтикой Земфиры: они – часть ее повседневности, и через свою относительную обезличенность легко входят в повседневность ее слушателей. Повседневность это не наличная, это ее архетип: модель частной жизни, в которой есть место другим и Другому.

Каждый может поставить себя на место собеседника в песнях Земфиры, и гендерная двусмысленность и амбивалентность ее объектов этому только лишний раз помогает. И в этом смысле рядом с ней на нашей поп-сцене поставить вообще некого: ни у кого нет этого дара щедрости, позволяющей автору существовать не над, не впереди, а рядом и сбоку своих героев.

Песни Земфиры впускают в себя человека со стороны; более того, они становятся песнями, лишь впустив в себя других: в этом смысле они – приглашение к участию и со-участию, то есть – жест настоящего художника-гуманиста.

Все вышесказанное, разумеется, было бы решительно невозможно, если бы не было подкреплено большим талантом – а талант у Земфиры очень цельный, яркий, крайне характерный и питающийся как будто от автономных источников: в музыке своей она умудряется существовать вне трендов, что составляет постоянную головную боль ее интерпретаторов и описателей, которым непременно ее нужно как-то классифицировать, иначе поклонники не поймут, – а потому у нее там находят «поп-рок», «босса-нову», «Эми Уайнхаус», «Аланис Морисетт», еще что-то.

Все это очень плохо описывает ее музыку, во-первых, оттого, что Земфира, как и всякий большой музыкант, не играет в рамках стилей, а сама их формирует, стилистические рамки для нее не целеполагание, а стартовый материал, а во-вторых, она, как и всякий большой музыкант, умнее и глубже своих интерпретаторов, в силу чего они просто не могут взять ее в свои, изоморфные своему пониманию, границы: она выпирает за них.

Не слушать Земфиру можно только оттого, что проблематика ее песен тебе не близка (проблематика у нее такая же характерная, как и ее музыкальный и поэтический дар, так что это не такой уж редкий случай). Не слушать ее оттого, что она «попса», что она «слезливая», что она «вторичная», – значит, просто ее не слышать и не понимать: тоже не грех, но гордиться все-таки нечем. Притом человек, который ее не слушает, сильно себя обделяет одной простой вещью: соприкосновением со свободой. По большому счету, Земфира – один из самых свободных людей на нашей поп-сцене, свободных не за счет ущемления свободы других, а ровно в силу того, что все интересы «других» ею учтены, – и именно поэтому она оказывается близка стольким людям.

Автор: Артём Рондарев специально для «Актуальных комментариев»

Другие материалы автора
____________

Читайте также:
10 сентября 2019 Новости  В Сочи прошел первый концерт Фестивального Оркестра Бриттена-Шостаковича В парке науки и искусств «Сириус», расположенном в Сочи, прошел первый концерт уникального российско-британского Фестивального Оркестра Бриттена-Шостаковича. Поддержку проекту в рамках года музыки России и Великобритании оказывают компании ПАО «НК «Роснефть» и ВР. 18 февраля 2019 Новости  Рэп-революции не случилось: как изменились музыкальные предпочтения россиян Музыкальные предпочтения молодых людей и более старшего поколения отличаются не так сильно, как это преподносится в СМИ, говорится в материалах исследования «Левада-Центра». 1 декабря 2018 Новости  Силовики против музыки. Соцсети возмущены задержанием участников группы IC3PEAK Музыкантов группы IC3PEAK задержали в Новосибирске на выходе из вагона поезда. Сейчас, по информации оппозиционера Алексея Навального, от группы требуют самостоятельно отменить свой концерт. Ранее концерты группы уже были отменены в нескольких городах.
© 2008 - 2024 Фонд «Центр политической конъюнктуры»
Сетевое издание «Актуальные комментарии». Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-58941 от 5 августа 2014 года, Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-82371 от 03 декабря 2021 года. Издается с сентября 2008 года. Информация об использовании материалов доступна в разделе "Об издании".