Об упрощении жизни

Мелькнуло на днях в каком-то по диагонали пробегаемом тексте такое примерно выражение: мол, модный ныне сплав либерализма с этатизмом — так, в проброс, в придаточном предложении. Что за текст был, уже не помню, а «сплав» этот всё нейдёт из головы. И, согласитесь, интересная же фразочка: мода ведь такая и впрямь налицо.

Наименее в ней интересна — и потому, видимо, сравнительно часто обсуждается — откровенная оксюморонность. Ну да, формально говоря, усаживание этих двух «измов» на одном гектаре есть дело не слишком возможное. Ничего страшного — «Теория, мой друг, суха, //Но зеленеет жизни древо». По учебникам невозможно, а у нас запросто — любой, кто имеет глаза и уши, ежедневно встречается с целыми болванками этого ненаучного сплава. Вся наша экономическая политика такая, да и не только она. «Стало быть, либо либерализм, либо этатизм, а то и оба сразу у нас в ходу ненастоящие!» Может, и ненастоящие — даже наверняка. Какие есть.

Гораздо интереснее, на мой взгляд, другое. Присмотревшись к сказанному сплаву, с некоторым изумлением узнаёшь в нём черты любимого мечтания последних двухсот лет русской истории: соединить или, лучше сказать, сопрячь два самых дорогих сердцу земных понятия — Родину и Свободу. Изумление же порождается не странным обличьем давней мечты, а тем неоспоримым фактом, что вот, казалось бы, входит в моду примерно то, чего так долго желали, — а радости никакой. Уверяю вас, я догадываюсь, чем различаются этатизм и родина, только не в этом дело. Дело, скорее, в том, что обе составляющие нашего сплава жертвуют ради сосуществования самой своей сутью, сохраняя для гордой самоидентификации разве что вторичные признаки.

Начнём с либерализма. Серии фраз, обосновывающих либеральную часть нынешней экономической политики, устоялись так давно, что привычно произносящие их люди уже искренне не слышат вопросов и тем более возражений, которые недобитые отщепенцы всё норовят вставить в каждую паузу. О чём тут спорить? Не о чем тут спорить. Поэт — Пушкин. Птица — курица. Фрукт — яблоко. Страшнейшее зло — инфляция. Величайшее благо — макроэкономическая стабильность. Лекарство от всех болезней — денежное сжатие. Где бы мы все теперь были, если бы не стабфонд? А ты, возражающий, — безграмотный наглец, и больше ничего; пойди Самуэльсона почитай. Читал, говоришь? Плохо читал. Пойди перечти — до Фридмана ты ещё явно не дозрел.

Я это не к тому, чтобы в тысячный раз затеять спор, — спорить с мантрами вообще бессмысленно. Я это к вопросу: а что в этой мантре либерального? Нет, монетаризм — он, конечно же, либерален до ужаса; но ведь это только инструмент, тот самый вторичный признак. К каким либеральным результатам должна политика привести? На этот вопрос нам всегда готовы пропеть продолжение мантры; да мы и сами его наизусть знаем. Примерно так: вот усмирим мы инфляцию, сразу придут инвестиции — частные инвестиции! — расцветут эффективные и конкурентоспособные производства — тоже частные; государство, понастроив нужных институтов, уйдёт на задний двор — клепать для оных институтов запчасти; и настанет цветуще сложное и до изумления либеральное устройство всей нашей жизни… Не могу понять, как взрослые люди это всё выговаривают, — хотя мантры для того и изобретены, чтобы отключать рефлексию. Бог с ними, с учебниками, но в реальной-то жизни, здесь и сейчас наблюдаемая политика ведёт в прямо противоположную сторону. В результате такой налоговой, кредитной и прочей политики всё у нас уже очень просто, а со временем будет упрощаться и дальше. Деньги есть: в казне и у друзей казны. Денег нет — у всех остальных; исключения случайны и погоды не делают. Стало быть, кому легче благополучно пережить кризис и развиваться далее? Друзьям казны. Да, иным из них никакие деньги не помогут, но выживать с большей вероятностью будут всё-таки они — и, стало быть, с каждым днём хозяйство, а потому и вся жизнь в стране будут всё более огосударствливаться. Возможно, когда-нибудь потом кто-нибудь частный и придёт снаружи с деньгами — как при Брежневе пришла «Пепси» и построила завод в Новороссийске. И местные алкаши покупали к поллитре флакончик бурой водички на запивку. Это и есть либерализм?

Особенно милы на этом фоне пересуды о вот-вот грядущей политической оттепели. Если самостоятельные в экономическом отношении, не зависящие от казны субъекты, что ни день, уменьшаются как в числе, так и в размерах, — откуда она, эта оттепель, возьмётся? Ведь она случается от растущей, а не от уменьшающейся сложности жизни — когда есть чему живому не умещаться в прежних рамках. А сейчас — каких, собственно, ростков вы сейчас ждёте, уставившись на трещины в асфальте?

Со второй половиной «сплава» — в точности та же картина. Этатистская часть нынешней политики, по-видимому, вполне довольна и ростом влияния бюджета, госпредприятий, госкорпораций и tutti quanti — и демонстрируемой сейчас способностью даже в кризисную пору выполнять социальные обязательства и в упор не видит, что всё это такие же вторичные признаки, как у либералов монетаризм. Рост госдоли в экономике — не синоним усиления государства. Госкорпорации растут, как баобабы, а сто раз обещанного ошейника от ГЛОНАСС у собачки Кони так и нету; а спутники для телекоммуникаций российские фирмы заказывают в Италии; а никаких прорывных проектов не запущено и уж тем более не завершено — и проч. Потерявшим работу платят пособие и предпринимают какие-то усилия, чтобы их пристроить, — но именно пристроить, с почти неизбежным спуском по квалификационной лестнице. О создании новых и производительных (то есть дорогих) рабочих мест казна и друзья казны речи даже не заводят. Спектр того, что государство умеет, вежливо говоря, не растёт. Жизнь и с этой точки зрения — упрощается. Всё-таки нужно пытаться хотя бы замедлять этот процесс, чтобы сохранить возможность его — в неопределённом будущем — разворота.

Что же до сопряжения Родины и Свободы, позвольте привести геометрическую аналогию. Вписать в окружность, например, правильный семиугольник — довольно сложная задача. Поставить на листе точку и сказать: вот вам и окружность, и семиугольник в ней — очень просто. Но называть это решением исходной задачи всё-таки не стоит.