Остаемся зимовать
философВячеслав Данилов
Будучи редактором Liberty.ru и пользуясь служебным положением, я решил провести небольшой эксперимент. Я попросил совершенно разных людей — женщин и мужчин, разного возраста и разного социального положения и происхождения, живущих в столицах и провинции, не имеющих высшего образования и имеющих научную степень, умеющих складно писать и не умеющих вовсе — написать о Путине. О его десятилетке.
Предполагалось, что в итоге это даст некую совокупность перекрестных взглядов, образ в точке, в фокусе.
Но подавляющее большинство текстов и видеоматериалов начиналось не с «он» (Путин), но с «я»: «Я видел Путина...», «Я не видел Путина...», «Я, когда Путин пришел к власти...», «Я не видела ничего, кроме Путина...», «Двое в комнате: я и Путин»... Что это? Нечто вроде мема, проникшего в душу? Ху из мистер вирус?
Скорее, другое.
Я просил людей описывать — и как редактор такое право я имею — не личные взгляды на Путина и его Россию, но взгляд из определенной перспективы — средовой. Это мог бы быть взгляд из некоей профессиональной среды, конфессиональной или возрастной. И когда автор делится впечатлением о Путине, на самом деле говоря о себе и своей среде — оказывается, что Путин-то, фактически, оказывается элементом самоидентификации среды. Среды любой, какую ни возьми. Вероятно, нет никакой социальной группы, на формирование или развитие которой Путин (разумеется, я не имею в виду только личность Путина, но, скорее все, что подразумевается именем «Путин») так или иначе не оказал влияние.
Иногда об этом феномене самоидентификации относительно «национального лидера» (воспользуюсь за неимением лучшего этим словосочетанием) говорят в терминах «путинского большинства». Это означает, что путинское большинство — отнюдь не нумерическое. Это не простая совокупность тех, кто по каким-то причинам готов голосовать за Путина на выборах и позитивно относится к путинской политике между электоральными кампаниями, что находит отражение в соцопросах. Путинское большинство составлено не из людей, а из сред.
Совсем не значит, что «Путин в тебе и во мне», не стоит на этот счет обольщаться профессиональным пропагандистам. Речь идет скорее о том, что Путин (или вернее — «имя Путина») закрепилось в принципах групповой солидарности и группового же разделения. Мы — путинцы, даже если это отрицаем, как «несогласные», или слишком громко признаем, как «красные путинисты». Путинцы именно в качестве «нас таких». Совсем не в качестве «всех нас», отнюдь. И не в качестве «каждого из нас».
Путин — это одновременно и излишек социального, и его нехватка. Путина одновременно и слишком много, и слишком мало. Для эксперта Симона Кордонского такая техника социального послужила основанием для обвинений Путина (скорее «Путина») в восстановлении традиционной сословной структуры российского общества, подвергшейся эрозии и сдвинувшейся в 90-е. Тогда все сдвинулось и ушло на рынок. Теперь: повар — на кухне, учитель — в классе, нищий — на паперти, вор — в тюрьме, несогласный — на площади. Все при своих. Имена исправлены, а дела — дела, они делаются. И увидел народ, что это — хорошо.
И вопрос уже к политическому авангарду — искать, что лучше.
