Психическая болезнь и личность

Первая книга Фуко была опубликована в 1954 году, задолго до ставшей легендарной "Истории безумия в классическую эпоху". Сам Фуко впоследствии неоднократно требовал забыть об этом своем первом опыте. "Психическая болезнь и личность" заслуживает внимания именно как этакая отверженная дева, призрак которой беспокоил французского мыслителя в течение всей его жизни. Здесь мы сталкиваемся с довольно забавной ситуацией: перед нами стилистически наш старый добрый знакомый Фуко, чья манера письма остается узнаваемой и в этом раннем тексте. Но этот стиль положен на совершенно иную концептуальную схему, по сравнению с той, к которой мы привыкли в классических работах автора. Фуко здесь еще не структуралист, и не творец собственного археологического метода, а сторонник феноменологии.

Выглядит это как довольно забавный сеанс саморазоблачения: не удивительно, что Фуко впоследствии от работы отказался, предпочитая начинать собственную интеллектуальную биографию с "Истории безумия". Как пишет в предисловии к книге переводчик Власова, безумие здесь вовсе не является социальной категорией, атакующей и ограничивающей собой сферу разума, но понимается вполне традиционно: как некоторое состояние души, для объяснения которого существует множество сложных теорий. "Психическая болезнь и личность", таким образом предлагает читателю некоторую авторскую версию истории психиатрического учения в ее феноменологическом толковании.

Ключевой фигурой здесь выступает Мерло-Понти, "Феноменология восприятия" которого, по всей видимости, стала интеллектуальным основанием раннего творчества Фуко. Наследование методологии этой работы позволило автору проследить генетические связи между различными концепциями психического заболевания (органической целостности, психогенеза, эволюционизма, психоанализа и экзистенциальной или феноменологической психологии). Именно на последнюю делает свою ставку Фуко, подразумевая тем самым необходимость изучения возможностей осознания больным своей болезни. Такая постановка вопроса в конечном счете позволяет ему перейти к вопросу о внешних, социальных предпосылках безумия.

В главе "Исторический смысл психического отчуждения" содержится набросок той работы, которая впоследствие ляжет в основание "археологического метода" в "Истории безумия". Здесь перед нами возникает Фуко, который значительно более узнаваем. В целом, мне кажется, что перевод этой первой юношеской работы автора выполняет роль, во многом схожую с ролью работы Михайлова "Ранний Хайдеггер", т.е. роль демистифицирующую, вскрывающую конкретные интеллектуальные истоки более зрелых и сложных текстов, а также - до некоторой степени - изгоняющей то, что в случае Хайдеггера можно было бы назвать "духом Бибихина": монопольное право специально обученных советско-российских специалистов на толкование священных книг.