Вокруг отказа
литературный критикВиктор Топоров
Есть шванк (немецкий средневековый короткий рассказ) о трех сестрах, которым было уж замуж невтерпеж. А у главы семейства денег набиралось лишь на одно-единственное приданое. И вот отец велел дочерям вымыть руки и усесться, не вытирая их, за столом, - у кого, мол, руки быстрее просохнут сами, ту и отправят под венец первой. Сестры послушались. Однако две старшие застыли в неподвижности и молчании, а вот младшая раскричалась: «Да не хочу я замуж! Да не хочу я замуж!», сопровождая эти выкрики бурной жестикуляцией. В результате руки у нее просохли раньше, чем у старших сестер, и замуж выдали именно ее. Чего она, естественно, с самого начала и добивалась.
На эту притчу я впервые сослался лет восемь назад, отвечая на страницах «Русского журнала» одной не в меру ретивой дамочке, бурно возмутившейся из-за того, что ее роман выдвинул на литературную премию ее же собственный друг и наперсник. Шансов на премию у ее книги (написанной, кстати, в соавторстве, причем соавтор не имел ничего против участия в премиальном конкурсе) объективно не было никаких или были самые минимальные, а вот скандальная шумиха вокруг отказа и впрямь могла бы поспособствовать раскрутке романа, хотя это ему в итоге и не помогло. Роману не помогло – он давным-давно забыт, - а вот ловкой дамочке помогло, и сейчас она вполне себе благоденствует.
А в 1994 году я и сам предложил коллегам по Союзу писателей Петербурга прибегнуть к аналогичной тактике. Тогда у нас как раз сгорел Дом писателей, а ныне покойный мэр, публично пообещав предоставить писателям другое здание, похоже, не собирался выполнять обещание (да так в итоге и не выполнил. Крошечный евроотремонтированный домик – бывшие швейные мастерские – выделила писателям, да и то всего два года назад, В.И.Матвиенко, а Шереметевский дворец, которым они некогда владели, благополучно ушел в руки скоробогачам).
Весной 1994 года шла кампания по сбору подписей под так называемым Договором о согласии (подлинная цена которого –и договора, и согласия – стала ясна уже в «черный октябрь» того же года). И вот я предложил коллегам: а давайте объявим, что мы отказываемся подписать Договор о согласии, пока нам не выделят нового здания или не начнут ремонтировать старое! Да, конечно, подписывать Договор нам никто и не предлагал, – но тем звучнее и, безусловно, эффективнее прозвучит наш отказ. И дом нам дадут... Впрочем, коллеги мои по писательскому обыкновению струсили.
Телережиссер Олег Дорман вроде бы четко изложил мотивы, по которым он отказывается принять спецприз ТЭФИ за многосерийный «Подстрочник». Те же самые люди, которые, по его словам, долгие годы не допускали сериал к показу, теперь вздумали его наградить. А меж тем, их и «рядом не стояло» там, где совершила свой «гражданский подвиг» героиня сериала Лилиана Лунгина.
Идея наградить Дормана при всей своей показной благопристойности и впрямь недостаточно продумана. Что такого специфически «премиального» в том, чтобы заснять в целом десятке серий одну-единственную «говорящую голову»? Фильм «Подстрочник» один к одному равен тексту пространного монолога покойной переводчицы Лунгиной, к настоящему времени выпущенному отдельной книгой. И телефильм, и книга «Подстрочник» пользуются определенным успехом, но этот успех и раздут искусственно (с одной стороны), и безмерно преувеличен (с другой) либеральными по самоощущению СМИ. И сериал неплох, да и книга недурна, - но что ж, мы «других не читали», что ли, по слову булгаковского Мастера? Из-за чего весь сыр-бор?
Из-за чего весь сыр-бор, я не понимал, незаинтересованно отсматривая, мягко говоря, невыдающийся сериал, не понимал, лениво листая, мягко говоря, невыдающуюся книгу, не понимаю и сейчас, узнав из газет о громогласном отказе режиссера Дормана и о «гражданском подвиге» переводчицы Лунгиной. И прежде всего меня смущает возникающий здесь когнитивный диссонанс.
Ведь добро бы «Подстрочник» был монологом диссидентки или даже, как говорили тогда, отсидентки – и она своим бунтарством заразила бы режиссера. Но нет: бал здесь правит успешное пожизненное приспособленчество. В этом, разумеется, нет ничего зазорного – но ведь и ничего героического нет тоже! Нормальная такая среднеинтеллигентская то ли рефлексия, то ли мерехлюндия – на ваш выбор. Опция отказа и даже опция публичного протеста, примененная режиссером, вызывает поэтому живейшее недоумение. Если это принципиальная позиция – то она противоположна поведенческим принципам героини сериала. Если же это тактика младшей дочери из немецкого шванка - то эффективность ее именно в данном случае более чем сомнительна.
Однако Олегу Дорману, хочет он того или нет, бесспорно удалось одно: отчаянно «замахав руками» и закричав: «Да не хочу я замуж!» , он переключил общественное внимание на себя – и тем самым отвлек его от иных, куда более важных (и сложных) вопросов, связанных с нынешним - и не только с нынешним – присуждением ТЭФИ.
