Возмущение политкорректного спектра

Во избежание недужных ассоциаций и ненужных обид, заранее оговорю, что все сходства с персонами и персонажами сегодняшних событий непреднамеренны и сами виноваты.

А история настоящая, многосмысловая и годная к употреблению на все времена.

Это случилось в 1981 году, в Х округе города Парижа, в прекрасном католическом соборе Сен-Лоран. При многочисленном собрании прихожан, прямо во время службы, трое неизвестных залезли на боковую балюстраду перед амвоном и начали мочиться на каменные плиты, располагающихся вдоль колонн надгробий.

Вызванная кем-то из прихожан полиция задержала всех участников этой неожиданной акции и отвела в ближайший комиссариат для выяснения отношений и подробностей.

Во время задержания один из участников оказал непримиримое сопротивление силам порядка и получил заслуженную пощёчину от одного из полицейских. Настоятельно повторю: задержание происходило на глазах у многочисленных свидетелей, единодушно подтвердивших, что жест полицейского в самом худшем из контекстов можно квалифицировать как «оплеуху» и ни эпитетом более.

Забегая вперёд, скажу, что многочисленные показания свидетелей очень скоро понадобились, но не пригодились.

Во время допроса задержанных в комиссариате Х округа Парижа выяснилось, что все трое были известными активистами крайне левого движения, уже неоднократно привлекавшимися за разного рода «акции» в общественных местах и регулярно выпускаемые на свежий воздух без малейшего наказания благодаря мудрости французских социалистов, под предводительством президента Миттерана, установивших в судебной системе новые политкорректные порядки.

В те недавние, но безвозвратно канувшие времена креативной прослойке земного шара ещё не были известны такие понятия, как «инсталляция» или «перформанс», поэтому пpоделку свою левые экстремисты объяснили как «протест» против капитализма в общем, буржуазной культуры в целом и безобразной религии в частности.

На вопросы набежавших корреспондентов акционисты отвечали заносчивыми заявлениями о том, что, де, боролись и будут бороться против системы всеми подручными средствами, до победного конца. Так сказать, хочешь жить, умей мочиться.

Побуянив в комиссариате совсем недолгое время, ещё до истечения суток, акционисты-максималисты вышли на свободу, но на все четыре стороны не пошли и вот тут-то и началось самое интересное.

Акционист-максималист, получивший оплеуху от кровавого полицейского, подал жалобу за истязания и телесные наказания, а его cотоварищи засвидетельствовали превышение полицейских полномочий.

О громкоголосой жалобе немедленно сообщили журналистам и на следующий же день «Libération», самая политкорректная из французских газет радушно открыла свои страницы фотографией комиссариата Х округа, на который свободная пресса налепила символ большой и чёрной свастики.

Специально обращаю ваше внимание на то, что свастику на комиссариат свободная пресса налепила немедленно, положившись на заявления пострадавших и не дожидаясь не только расследования, но и простого выяснения обстоятельств.

Теперь краткий экскурс в особенности национальной охоты: во Франции все полицейские «промахи» и недочёты самым тщательным и драконьим образом разбирает такая организация как IGPN (Inspection Générale de la Police Nationale) или «полиция полиций».

И каждый полицейский знает, что в сети и в лапы IGPN лучше не попадаться, пощады не будет. IGPN найдёт заметённое под ковёр и обличит даже то, что подумалось, да не свершилось. Что говорить, если в действиях полицейских имеются серьёзные издержки, тем более, с очевидными следами на лицax пострадавших от произвола.

Одним словом, началось серьёзное расследование на самом высоком уровне и несмотря на заявленные ожидания, результаты не замедлили оказаться непредсказуемыми.

Прежде всего, следов побоев на лице пострадавшего в ближайшие к «постраданию» часы не обнаружила ни одна независимая экспертиза. След оплеухи был, да. Но вялый такой след, не интересный, не впечатляющий и рассасывающийся прямо на глазах.

Далее, сатрапы из IGPN начали задавать пострадавшим каверзные вопросы. Как то, например: били вас по дороге в комиссариат, или уже в комиссариате?

Пострадавшие отвечали, что не по дороге: по дороге было много свидетелей, так что били в комиссариате, внутри, где никто не видел.

Значит били в помещении для допросов, где и печатали показания на машинке? Да, слаженно отвечали пострадавшие, в ней, родимой били, в комнате, где и снимали показания и печатали на машинке. Там и били. Чуть окно не разбили, так сильно били, изверги, фашисты!

То есть, били в комнате, где допрашивали, печатали на машинке и где чуть не разбили окно? Да, говорят, там и били, били, чуть не разбили. А больше нигде не били? Нет, говорят, больше нигде, вот вам крест, на который и мочились.

И вот здесь случается у полиции полиций большой облом. Можно сказать, огромный как океан и отвратительный как пособники капитала.

Полиция полиций задаёт ещё несколько наводящих вопросов по описанию комнаты в которой били и истязали, после чего, исчерпав возможные отмазки, и откровенно нехотя контрольный в лоб: а врать-то зачем?

И выясняется, что в комиссариате Х округа города Парижа помещение, в коем производятся допросы и их перепечатывания на пишущих машинках, увы, совсем, совсем не имеет окон, потому что находится в полуподвальном отделении, которое по-французски принято называть «антресолями»...

Остальные неприятные моменты я здесь опущу, скажу только, что прищучить акционистов на вранье особого труда не составило даже для такой изначально анти-полицейски настроенной организации, как IGPN.

А вот заставить честных журналистов принести свои извинения за ложные обвинения, откровенные оскорбления и разжигание анти-полицейского пыла, посредством лепки свастики на фасад полицейского участка так и не удалось.

Как не удалось и дождаться ни извинений, ни наказаний за содеянное в соборе Св. Лорана для троих «акционистов» ультра-левого толка, выразивших протест анти-гуманному капиталистическому строю, посредством мочеиспускания во время мессы.

Напомню, что речь идёт о происшествии, датируемом полицейскими анналами 1981 годом. Когда анти-полицейские настроения уже открыто поощрялись свободной прессой и прочно вошли в систему грядущей «переоценки традиционных ценностей» европейской цивилизации, культуры и порядка, мелкими шажками и штришками продвигаемой через подобные Окна Овертона, даже в помещения никаких окон не имеющие.

Эта официозная политика негласного, но категорического императива неодобрения любым действиям сил правопорядка, если они касаются любых представителей «левой» идеологии (в переводе на сегодняшний русско-французский язык — всех «сил света и добра») зарождалась задолго до описанного события, но, можно сказать, стала окончательным прецедентом именно начиная с него.

Чуть позже пошла череда кино и книго-произведений (к коим совсем не хочется прикладывать термин «литературных»), из всех орудий и по всем сюжетам продвигавших линию новой единой политкорректи, предназначенной для форматирования умов и управления ими.

Уже десять лет спустя, на один честный, великолепно снятый по живому фильм Бертрана Тавернье «L.627», о подлинной закулисной жизни настоящей, не голливудизированной полиции приходились тонны шаблонно отшлифованной в единый полит-корректь-формат продукции.

Фильм Тавернье, сценарий которого был написан в соавторстве с человеком из профессии стал последним открытым возражением (протестом это, конечно, не назовёшь) той повальной волне демонизации и завиновачивания всех сил правопорядка, ещё худо-бедно охраняющих вялотекущую и быстро утекающую сквозь послабления вандалам цивилизацию, со всеми её старомодными и мешающими прогрессу новых ценностей «скрепами».

Аналогичная ситуация наблюдалась повсюду: от литературы до киноиндустрии, а уж про телевидение, радио и печатную прессу не стоит и упоминать — эти отрасли всегда оказывались передовыми на рынке насаждаемых правящими бал интересов.

Результатами этих замечательных начинаний сегодня наслаждается не только отдельно взятая Франция и вся Европа, но и весь последовавший такому заразительному примеру мир. Включая далёкую и непостижимую Россию.

После не к ночи упомянутых писсуаров во французском храме, были русские пляски на амвоне, прибивания причинных мест к брусчатке исторических площадей, бросания собственных шуб на амбразуру автозаков («Снимайте меня, я Божена!») и много прочих весёлых моментов, зафиксированных телекамерами и ставших неотъемлемой частью любого несанкционированного протеста «в этой стране».

Но прежде всего прочего, в «эту страну» (как и во все другие избранные подопытными оранжевым революциям страны) была импортирована главная составляющая политики управления мозгами, позволяющая мгновенно включать любое возмущение из оттенков политкорректного спектра: изначальное, абсолютное и беспрекословное недоверие всем охранительным органам там, где необходимо раскачать и завалить действующую власть.

Каким образом это будет делаться, в общем, не столь важно. Техника элементарной обработки кино и фотодокументов, показывающих избранные и отредактированные моменты протеста и его участников хорошо знакома уже подавляющему большинству объевшихся фотофейками и потому ещё думающих людей, но безотказно действует на соратников по интересам.

И если им показывают «многочисленный митинг», снятый с нижнего ракурса, верхний ракурс которого обнаружил бы горстку вялых демонстрантов, то они готовы постить эту иллюзию до бесконечности, повинуясь приказу вожака «не рефлексировать, а распространять».

И тем же самым они будут делиться до умопомрачения в видео материалах, где откровенно провоцирующие соратники ложатся на асфальт, истерично требуя эвакуации в автозак силами равнодушного (читай, бездушного) ОМОНa.

Эти давно приевшиеся тактики давно не отягощают очередные несанкционированные протесты и потому, для усиления эффекта, к ним совершенно необходимо добавлять некую доселе «неслыханность» самого протестного повода.

Только что громыхнувшее дело «безвинно обвинённого» и молниеносно оправданного журналиста Ивана Голунова как влитое вписывается именно в эту классическую парадигму дискредитации.

И именно молниеносность оправдания должна была, по сути, насторожить значительно больше, нежели несостоятельность обвинения. А ведь этого как раз и не произошло. Отчего, грубая лепка всей истории так сильно напоминает первые детские выходки ещё неокрепшей политкорректи, бросающей залихватские обвинения силам «всего чёрного и плохого».

Открутите плёнку всего на три десятилетия назад, пересмотрите все ходы и на выше приведённом примере продумайте ещё раз, как работает вся система.

Очень может быть, что настоящих результатов настоящего следствия этот безумный, безумный мир так и не узнает никогда. Но равно возможно, что стоит подождать и кто-нибудь расколется, и что-нибудь раскроется...

Уже хорошо привитое самой широкой публике безоговорочное недоверие любым силам, охраняющим правопорядок ещё одной вакцинированной политкорректью страны, не отменяет единственного действенного свидетеля — времени. Время покажет общую картинку — вид сверху, без фотошопа.

Что-то мне говорит, что есть смысл набраться терпения и спокойно наблюдать. Подождите и обрящете.

Елена Кондратьева-Сальгеро, журналист, главный редактор литературного альманаха «Глаголъ», Франция.   

*Мнение авторов может не совпадать с позицией редакции.