Другая картинка
литературный критикВиктор Топоров
У Кафки есть рассказ «Голодарь»: некто, ощущающий себя художником, держит сухую голодовку, находясь в клетке, выставленной на всеобщее обозрение на рыночной площади.
Добровольная голодовка для него самого — форма творческого самовыражения, а для толпы — захватывающее зрелище (кстати говоря, с искусственным голоданием немало экспериментировал, правда, не выставляя этого напоказ, и сам Кафка. Идеальный дневной рацион мужчины, утверждал он, это половинка лимона).
В конце концов, художник умирает от голода, а в опустевшую клетку на рыночной площади сажают пантеру. Голодать она не может и не хочет по определению, зато она только и делает, что жрет. Чувство насыщения, пусть хотя бы временного, незнакомо ей в принципе.
И вот толпа, восторженно глазевшая на то, как голодает художник, теперь — и с тем же восторгом — следит за тем, как и в каких количествах жрет пантера. Зверь не самовыражается, он просто жрет; но для толпы зевак эта большая жратва становится точно таким же «произведением искусства» (таким же перформансом, сказали бы уже в наши дни), как голодание художника. Одним словом, зрелищем столь же захватывающим.
Задача по перезагрузке отечественного телевидения (а о необходимости такой перезагрузки толкуют сейчас чуть ли не повсеместно, да она, можно сказать, уже и началась) отнюдь не сводится к внешнеполитическому аспекту, и даже — к нему же в паре с внутреннеполитическим. Следует радикальным образом поменять эстетику высказывания. Следует предоставить массам другое зрелище. Другую картинку.
Точь-в-точь как в рассказе Кафки, только в противоположную сторону.
Следует согнать с экрана бездумно, не ведая устали, жрущее животное и поместить в ту же рамку (или, если угодно, в ту же клетку) добровольно голодающего художника.
Голодаря.
То есть «художника голодания» (в оригинале рассказ называется Hungerkuenstler).
Только не стоит, решая эту задачу, рассуждать в категориях «гламура» и «антигламура». Иначе мы непременно зайдем в тупик. Или, в лучшем случае, «останемся при своих».
При опостылевших нам «своих» на телеэкране.
Гламур — это эстетизация потребления. А что такое его мнимая противоположность — антигламур? Антиэстетизация потребления, что ли?
А ведь у нас сплошь и рядом получается именно так. И на экране записные антигламурщики отличаются от завзятых гламурщиков разве что тем, что чаще и демонстративнее матерятся и/или присягают на верность «престолу».
Меж тем, подлинная антитеза эстетизации потребления заключается в эстетизации аскетизма.
В сугубо эстетическом (и только во вторую очередь — этическом) предпочтении голодаря прожорливой пантере.
Грубо говоря, в предпочтении духовного очищения телесному насыщению.
Это и есть искомый антигламур — только уже без кавычек.
Это и есть искомая телекартинка.
В это сторону и должна проходить широко манифестированная перезагрузка федеральных телеканалов.
Хотя в эту сторону, понятно, будет трудно.
Перезагружаться в противоположную (от художника к животному, как, собственно, и происходит в рассказе у Кафки) было — и мы все прекрасно помним это — гораздо проще.
