Год Дмитрия Медведева

«Медведевский год» в политическом смысле длинный и очень насыщенный событиями. Военной операции на Кавказе и экономического кризиса хватило бы для любого лидера, и для полноценной политической биографии можно было бы ограничиться только ликвидацией этих угроз. Но Дмитрий Медведев не ограничился. Он выступил с масштабной программой демократизации, построения «демократии участия», которую изложил в своём послании Федеральному собранию. Он инициировал судебную реформу, национальный антикоррупционный план, сформировал кадровый резерв, сформулировал собственное видение концепции общеевропейской безопасности. Таким образом, он не следовал за той повесткой дня, которую ему предлагали внешние события и обстоятельства, он формировал повестку дня сам.

Медведев последователен в понимании национальных интересов и в тех решениях, которые он предлагает. Нужно отметить и его смелость. Для того, чтобы сказать во время экономического кризиса, что государство остаётся социальным – для этого нужна значительная смелость, и она у президента есть. Впервые в истории страны, президент Медведев – это президент целей и ценностей. Формула о том, что человек должен стать главной ценностью - основная, которая характеризует его взгляды. По тому ценностному набору, который он проповедует, очевидно, что Медведев - либеральный консерватор и человек, который тщательно и с большим уважением относится к демократии.

Из других его приоритетов можно отметить приверженность политической конкуренции. Он много раз об этом говорил и предпринимал конкретные меры для её расширения. Но единственное, что ограничивает эту самую конкуренцию - она не должна быть бессистемна. Он неоднократно говорил о необходимости установления её законности и системности. Таким образом, конкуренция должна происходить в рамках законов, это должна быть конкуренция тех политических сил, которые настроены на нормальное состязание.

Медведев опирается на то «новое большинство», которое сформировалось по итогам парламентских и президентских выборов. Оно, по существу, триедино. Общественное доверие Медведеву, Путину и «Единой России» естественным образом объединены. Разумеется, в политике Медведева есть новые самостоятельные акценты, но он сохранил несколько неизменных приоритетов предшествующего президентства, президентства Владимира Путина. Таковыми приоритетами являются неизменность Конституции, неизменность основанного на ценностях порядка договора с обществом, который заключил Путин в начале 2000-х.

Конечно, главное, что сделал Медведев во внутренней политике – он сформулировал курс на «демократию участия», на последовательное расширение участия различных политических сил и общественных групп в политическом процессе, начал движение по нему. Известны те партии, которые от этого, в принципе, выиграли, известен казус Никиты Белых, известна своеобразная иерархия стимулов, которую президент создал для самых разных участников политического процесса на самых разных уровнях российской политики.

Медведев, конечно, состоялся как самостоятельный политик. Он, быть может, отчасти не типичен, потому что он – человек весьма рациональный, очень спокойный по темпераменту, системный, регулярно работающий. Это не очень свойственно для российских традиций управления. Тем не менее, он современный европейский политик, стремящийся к идеологической ясности и административной эффективности. Первый год его легислатуры показывает, что и в трансляции ценностей, и в административной эффективности он вполне последователен. Если говорить о его политическом будущем, то оно, во всяком случае, если и не безоблачно, то вполне благоприятно. Но его конкретный сценарий, конечно, зависит уже от действия множества факторов. Его раскроет будущее.

Я совершенно не хочу петь дифирамбы нашей антикризисной тактике, нашей иногда непоследовательной антикризисной политике. Но я хочу сказать, что политическая система России уже проходит проверку на прочность. Мы в кризисе полгода. Полгода в кризисе – это очень много. Уже несколько европейских экономик валяется в развалинах. Я уже не говорю о том, что происходит на постсоветском пространстве, и из милосердия не упоминаю Украину. Мне также неизвестна ни одна версия кризиса в России, ни одна концепция, которая бы, в силу давления, в силу запрета, не получала бы себе трибуну. Все официальные концепции - которых тоже было много, потому что кризис развивался, – были опубликованы, все они обсуждались. И, видимо, проблема не в том, чтобы их обсуждать.

Во время войны не планы развёртывания решают выигрыш или проигрыш в войне. В кризисе необходимо непрерывно принимать решения. И в этом смысле я хотел бы сказать, что полгода кризиса – это множество решений, которые принимались внутри политической системы, которая складывалась до кризиса, и, строго говоря, не очень к этому кризису готовилась. Это - очень интересное обстоятельство, которое у нас в русской традиции всегда недооценивают. Если что-то работает, то это само собой, это естественно, это как травка растёт. Правительство и администрация Медведева сформировались до кризиса, под другую, в целом, программу и под другую концепцию будущего, значительно более эволюционную. И эта администрация полгода работает, и, по меньшей мере, уберегла нас от участи Исландии, Венгрии, Латвии и Украины, что уже неплохо.

Если мы говорим о демократии, то давайте тогда иногда спрашивать избирателей, а что они думают. Конечно, среди нас, в экспертном сообществе, существует такая странная манера говорить: «Ну, это неважно, что избиратели говорят, мы же знаем, как на самом деле». На самом деле это и есть голос избирателей. Выборы, которые прошли на местном уровне, выборы «Единой России», оказались бесспорными.

Здесь есть интересный момент: до кризиса все социологи много раз обращали внимание на парадокс. Люди всё рациональнее, трезвее и жёстче осознают объём кризиса и то, что он не закончится в ближайшее время. Они говорят, что кризис ударит по ним лично. Они совершенно не говорят ни об Америке, ни о высших интересах. Они трезво оценивают реальность. Эти же самые люди совершенно определённо поддерживают действующее руководство. Одни отмечали этот парадокс с удовольствием, другие – с сожалением, как оппозиционные социологи, но, тем не менее, это так.

Перед выборами развернулась мощная война. Я бы сказал, отчасти война интерпретаций. Её задача была очень понятной – объяснять двум участникам политического союза (и Медведеву, и Путину), который у нас называется тандемом, что каждому из них будет легче без другого. Если спроецировать это на выборы, на электоральную ситуацию, то это означало, что каждому из электората говорили, что другой электорат ему не друг. То есть речь шла о построении разреза двух электоратов – если угодно, путинского и медведевского – с целью получить первый результат на этих выборах и дальше объявить его политическим поражением тандема и системы в целом. Этого не произошло. Два электората не удалось ни разъединить, ни разбить. Оказалось, что сам избиратель не противопоставляет Медведева и Путина. Те, кто за Медведева (они легко социологически выделяются), проголосовали за партию «Единая Россия», которая в пропаганде называется «партией Путина».

Но я рискну утверждать, что поддержка партии «Единая Россия» сегодня не держится на личной, персональной поддержке Владимира Путина. Сегодня это поддержка партии, как института национального единства, гарантирующего безопасность именно в период кризиса. Победа правящей партии в условиях кризиса (электорально это странно и необычно) – это выбор избирателей и завоевание уже не человека, а системы. Поэтому год Медведева сделал его, нового президента, лидером не популярности, как некоторые говорят, а политической системы. Он консолидировал эту систему, что необязательно должно было произойти. В политике вообще нет ничего, что обязательно само по себе происходит. Там всё искусственно, там за всё надо бороться – за любой винтик, за любую гаечку.

Сегодня надо сказать, что партии «Единая Россия» доверяют, как институту в системе институтов. Для Медведева это, безусловно, верификация его системы политических инициатив, о которых он объявил в начале кризиса, осенью, в своём послании (многие думали, что это просто риторика), и которую он одну за другой законодательно ввёл в политическую систему. У нас возникло новое обстоятельство. Если отсчитать год назад, наша система уже не держится на доверии к одному человеку. Существует новый фактор доверия избирателей к системе, доверия к Медведеву, как к лидеру системы, а не как к популярному политику. Это очень важная новость.

И партия «Единая Россия», получив этот мандат, должна понимать, что это не проекция популярности Путина на неё, а это определённый кредит доверия. И, если это доверие не будет реализовано политически (причём как можно более быстро), в том числе в решении заявленных Медведевым приоритетов модернизации (Медведев сказал даже жёстче – о том, что необходима мобилизация, и эта мобилизация имеет цену), если партия не станет политическим инструментом этой задачи, этого приоритета, то тогда она не сможет рассчитывать на те же самые показатели на следующих выборах. По-моему, это очень серьёзный, позитивный вызов партии.

Сегодня Медведев — это имя антикризисного менеджера. Медведев выбрал активность как антикризисную стратегию, хотя пассивность выглядела никак не менее респектабельно.

Медведев — и это было неожиданностью для многих, возможно даже для него самого — смог заставить механизмы государства вертеться быстрее, чем мы предполагали. И это у государства — как оказалось — получается. И оно не идет вразнос. Кстати, именно это доказали результаты первомартовских выборов.

За последний год — и в особенности после 8 августа — этот человек показал себя бойцом. Президент не похож на того, кого имело бы смысл менять.

Медведев, тем не менее, это не только личность, персона Президента. Это еще и имя, символ. Пока, до сих пор, Медведев всячески старался бежать от того, что «означает его имя» (Я имею в виду работу А. Бадью «Что означает имя Саркози» — полемический текст французского философа в отношении последнего на сегодня президента Французской республики — можем ли мы сегодня спросить, что означает имя Медведев? Думаю, вряд ли). «Медведев» — это еще не «Путин», и это надо очень четко понимать.

Президентская власть в России — эта «шапка Мономаха» — обязанность быть распятым на собственном образе. Медведев год уже как спасается от этой власти и от этой трагедии. Второй год Медведева — это соблазн такого распятия. Быть распятым на мнении о самом себе, распятым на своем образе — это политическая неизбежность любой крупной фигуры. Годунов не выдержал — и был бунт.

Второй год Медведева — это год ценностного выбора. Это будет год, когда из всех шкафов вывалятся все забытые там скелеты. Когда из могил без надгробий вылезут вурдалаки интеллигентского бессознательного — и эти зомби зашагают маршами по Тверской.

В 2009-м году мы будем говорить о том, что впопыхах не успели сказать в 91-м, 93-м и 99-м. Мы будем обсуждать общественный строй, мы будем обсуждать наши базовые ценности — и Президент Медведев примет в этом разговоре самое прямое участие. Время Медведева — это время когда события делают реверанс словам, и — подождут. Мы 20 лет не успевали сказать, прежде чем история делала наши слова лишними. Кризис остановил историю. И она ждет наших слов. И того, что ей предъявит Президент Медведев.