Каким может быть российский политический консерватизм?

Гарантией устойчивости государственного проекта в России могло бы стать появление и утверждение в нашей стране влиятельного консервативного движения, отличного как от национализма в его разных версиях, так и от реакционно-утопических доктрин, направленных против модернизации и Просвещения. Задачей консервативной доктрины должно стать утверждение ценности российской государственности, причем в ситуации любой возможной дестабилизации, обусловленной экономическими трудностями, дипломатическими осложнениями или даже военными поражениями.

Известно, что любой политический режим испытывает серьезные вызовы, сталкиваясь с неудачами на поле боя, и все основные революции в России происходили на фоне либо чрезмерно затянувшейся, либо неуспешной войны. Отсутствие в стране мощного консервативного движения, способного оспорить любые революционные и радикальные рецепты преобразований, явилось одной из главных причин того, почему в России неуспешные войны либо оборачивались Смутами, либо останавливались некими незапланированными транзитами, подобно Крымской войне.

Проигранная война для России — почти всегда равнозначна революции, и, с другой стороны, все наши революции — 1905, 1917 и 1991 годов — были следствиями в первую очередь неудачных или не слишком успешных войн — русско-японской, Первой мировой, афганской и в целом холодной. Консерватизм должен в российском контексте стать противоядием от харизматического отношения к власти — очень популярного в русском сознании.

Харизматическое отношение к власти — это примерно то, что описал в своей знаменитой книге «Золотая ветвь» Джордж Фрэзер: царь или вождь — победитель имеет все права, царь, терпящий неудачу, не имеет права на жизнь. С тем же успехом можно перенести те же харизматические атрибуты с одного лица на социальный строй, на идеологии, на те самые ценности. Магическое сознание, находящееся под влиянием харизматического комплекса, рассуждает именно так: если ценности позволяют нам победить, они являются истинными, если исповедание этих ценностей не страхует от поражения, одни ценности можно сменить на другие, как дикарь меняет амулет. Консерватор понимает, что магическое сознание будет готово отвергнуть так называемые традиционные ценности в случае поражений и неудач, как оно отвергло самодержавие в 1905, православие — в 1917 и коммунизм в 1991. Между тем, в Библии есть книги великих Пророков — Исайи, Иеремии и Иезекииля — смысл которых и состоит в отказе от соотнесения верности Богу с поклонением земной удаче.

Понятно, что в политической жизни прагматический аспект будет иметь очень важную роль, но именно он должен укрепить понимание того, что лучшее будущее рождается не из разрушения, но из укрепления существующего.

Безусловно, важной составляющей современного российского консерватизма является способность удерживать равновесие, своеобразный баланс между различными запросами населения страны. Если исходить из некоей общей установки, следует принять вывод, что российское государство в своей истории отвечало на четыре различных запроса со стороны своих граждан. Эти запросы логически не были противоположны друг другу, и в идеальном синтезе они должны были найти органическое сочетание. Однако российская история сложилась таким образом, что в течение ее истории искомого синтеза не происходило: в каждый исторический момент государство брало на вооружение какой-то один запрос, принося в жертву или просто игнорируя остальные.

К таким базовым запросам мы отнесем:

Запрос на государственное достоинство. Речь идет об укреплении позиции страны в отношениях с другими странами. Рассматривая этот запрос, можно говорить и о военных, и об экономических успехах, о прогрессе в научно-технологическом и культурном развитии, но все это будет относиться к «государственному достоинству», будучи рассмотрено в рамках безопасности, суверенитета или укрепления державности.

Запрос на материальное благосостояние. Речь в первую очередь о чисто денежном процветании, но также о качестве здравоохранения, образования, сферы услуг и пр. Разумеется, первый запрос логически и фактически связан с первым, тем не менее они не одинаковы, мы имели в истории России огромные исторические периоды, когда, как выразился Ключевский, «государство пухло, народ хирел». Но мы помним и эпоху 1990-х с резким обогащением части городского класса в ситуации колоссального государственного коллапса. Безусловно, у многих людей, кто в тот момент лояльно принял распад СССР и сокращение державных амбиций Отечества, была надежда на то, что отход от коммунизма сам по себе приведет к серьезному экономическому обновлению страны, и Россия — уже не империя, не великая, и, может быть, даже и не вполне суверенная держава — станет жить также, как Швеция, Голландия или Канада. Этот запрос в 1990-е был не осуществлен, но он, тем не менее, присутствовал в общественном сознании россиян, причем в отдельности от первого и третьего запросов.

Запрос на справедливость. Речь идет не только о требовании равенства доходов, но также о так называемой социальной справедливости, но также о справедливости юридической, судебной, культурной, то есть требовании пропорционального возмещения наказаний и поощрений за содеянное или сотворенное. Безусловно, сильнейшей претензией на реализацию именно этого запроса были советские годы, тогда как 1990-е по этой шкале находились по критерию соответствия этому запросу на самом низком уровне — требование социальной справедливости тогда было приравнено чуть ли не к пережитку прошлого — то ли общинного, то ли коммунистического.

Запрос на свободу. В течение очень долгого времени именно этот запрос определял развитие вначале российского, а затем советского общества. Именно на этот запрос ориентировалось российское освободительное движение, добившееся освобождения крестьян от крепостного права, расширения свободы слова, наконец, появления конституционного строя. Однако в XX веке стремление к справедливости на какое-то время потеснило стремление к свободе, что нашло выход в диссидентском движении в СССР, а затем привело к временному торжеству горбачевской перестройки.

Устойчивое государство исходит из принципа равнозначимости и равновесия всех четырех запросов, без утверждения какого-то одного из них в качестве суперприоритетного, а остальных как малозначимых. В этом отношении государство Путина долгое время оставалось уникальным для истории России: в этой истории были времена, когда государство в России оказывалось более мощным, чем в эпоху Путина, и были времена, когда люди жили более свободно, и, разумеется, встречались эпохи с большей чувствительностью к теме справедливости: в первую очередь следует вспомнить СССР. Но до 2000 года мы не найдем эпоху в истории России, когда все эти запросы утверждались в таком равновесии, когда максимальное удовлетворение одного запроса не обеспечивалось за счет минимального удовлетворения другого.

Насколько, в принципе, возможно продолжительное сочетание всех четырех запросов, без ущерба для какого-то одного из них? Российская история не дает нам вполне определенных ответов на этот вопрос. Скорее, она играет на руку тому комплексу идей, который политический философ Карл Шмитт называл «политическим романтизмом». Для этой идеологии характерно выделение каких-то отдельных позитивных периодов истории, с которыми политический философ по преимуществу и связывает свое представление об идеальной государственности, о ее «золотом веке», о ее расцвете и коротком периоде счастливого равновесия. Некоторое время для многих представителей русского образованного дворянства таким периодом был век Екатерины II, потом представление о «золотом веке» перешло на «дней Александровых прекрасное начало».

Однако несложно заметить, что при Екатерине значительно, можно сказать, максимально усилилось крепостное право, а «прекрасное начало» правления Александра оказалось отмечено серией проигранных сражений — Аустерлицем и Фридландом — и позорным Тильзитским миром. Не отвечала всем запросам — и на справедливость, и на свободу — эпоха Александра II, не говоря уже об эпохе правления его преемников. Да и в советские годы слишком разительной была эта растяжка — между Сталиным и Горбачевым, чтобы возник устойчивый запрос на равновесие. Тем не менее на излете ельцинской эпохи он, безусловно, возник и очень долгое время определял собой своеобразие правления второго российского президента.

Однако это равновесие было обеспечено определенной ценой: мало кто понимал, что оно явилось следствием в том числе и особых геополитических факторов, среди которых основным было отсутствие прямого соприкосновения территории нашей страны с пределами распространения иных, враждебных России блоков. Но о многих институциональных и геополитических предпосылках консервативного равновесия поговорим в следующих статьях.

Борис Межуев, политолог, кандидат философских наук

#БорисМежуев