Может ли Россия напасть на Украину?

социологАлександр Филиппов

В последние дни всякий, кто хочет сохранить ясную голову, сталкивается с большими проблемами в дискурсивной сфере и куда меньшими в политической. Дискурсивные проблемы порождены подменой политического анализа тем, что выдается за анализ военный. Забудем об этом. Если и когда что случится, нас не спросят, а трезвая голова нужна исключительно для чувства удовлетворения, сухого и незаинтересованного. 

Между тем, для политического анализа, свободного от оценочных суждений, дело выглядит довольно просто.

Прежде всего, надо правильно понимать старую формулу: политика — искусство возможного. В политике осуществляется не то, что какой-то мудрец счёл возможным. Наоборот, по итогам того, что стало действительным, в ретроспективе мудрец говорит, что это было возможным. Не дадим себя заморочить: никакой анализ сил не говорит, что какое-то действие невозможно.

Может ли Россия напасть на Украину? — как ни странно, в такой форме вопрос не имеет ответа, см выше. Сколько времени должно пройти без нападения, чтобы стало ясно: не может? Неделя? Месяц? Год? Или день? — нет, вопрос надо ставить совершенно иначе: что является поводом для постановки вопроса о возможном нападении? 

Поводом являются утверждения наших потенциальных партнёров касательно нападения и та самая военная фактография со стрелочками, которую я предлагаю игнорировать. 

Откуда взялись эти утверждения? У них два основных источника: коллективное помешательство упомянутых партнёров и некоторые действия России, которые представляют для нас тем больший интерес, чем менее мы способны интерпретировать чужое помешательство. 

Среди действий России мы с интересом обнаруживаем некий документ, который принято называть ультиматумом. Что такое ультиматум? Это решительное, последнее требование, дальше отступать некуда, сделайте , как мы требуем, а не то... 

Оставим в стороне, можно ли выполнить эти требования. Распространена точка зрения, что нельзя, но понятно, что это опять про возможное. Все возможно, было бы желание, а темпы — дело десятое. Что-то сдвинулось, что-то нет, что-то мб не сдвинется никогда. Но есть же вторая сторона ультиматума. «...а не то». Как ни странно, она никуда не девалась и деваться не может, это документ. Содержала ли она угрозу? А как она могла ее не содержать? Разве можно требовать, не угрожая? 

Была ли угроза реальной, пусть и не конкретизированной? — а как она не могла быть реальной? Если мы вернёмся в область возможного и в область гаданий, то увидим проблему: если все кругом видят, что это блеф, то и реагируют, как на блеф. Значит, необходимо предпринять все усилия, чтобы угроза выглядела как угроза, а не как блеф. Но если это понятно любому «диванному аналитику», то тем более понятно действующему политику. Таким образом возникает перехват повестки, и угроза для ультиматума превращается в основной контент политического помешательства коллективного потенциального партнёра. В то же время явное и демонстративное понижение градуса и уверение в отсутствии угрозы сводит на нет ультимативную часть истории с ее схемой «а не то» и ставит под угрозу применение этой схемы в будущем. Тот же эффект будет иметь и менее демонстративное, но длительное ненападение, позволяющее коллективному сумасшедшему сделать трезвый вывод «он только пугает».

Отсюда следует, что основной вопрос повестки состоит не в том, «нападет или не нападет» , но в том, чтобы в состоянии, считающемся реальной угрозой, добиться как можно больше необратимого. В этом смысл требований «нужны другие ответы и другие документы». Это довольно ресурсоемкий процесс.

Источник