Нехай клевещут
литературный критикВиктор ТопоровЗастарелая привычка относиться с трепетом к любому «забугорному» высказыванию о России разыгрывает с нами дурную шутку – особенно сейчас, когда пишут о нас в общем-то мало и не то чтобы плохо, но как-то уж чересчур равнодушно.
А стоит прозвучать какому-нибудь воистину страстному и пристрастному высказыванию, как, приглядевшись к его автору, осознаешь: да никакой это, блин, на самом деле не иностранец, а всего-навсего «бывший наш человек», за что-то (чаще всего за то, что его здесь «не оценили») на родные палестины раз и навсегда обиженный.
Тот же внутренний сюжет присущ и статье некоей Ольги Мартыновой «Загробная победа соцреализма», впервые опубликованной (естественно, по-немецки) в «Нойе Цюрхер Цайтунг» в блоке материалов умеренно антироссийского звучания, переведенной и перепечатанной ИноСМИ» и вызвавшей на удивление широкую полемику в Сети.
Оскорбительно-невежественные суждения госпожи Мартыновой о современном состоянии русской литературы (прежде всего прозы), перемежаемые парой-тройкой дельных наблюдений, позаимствованных из чужих работ (в том числе и у автора этих строк), столь повышенного внимания, право же, не заслуживают.
Не заслуживает его, в первую очередь, сама госпожа Мартынова – третьеразрядная ленинградская поэтесса, на пару с мужем – столь же третьеразрядным поэтом, прозаиком и драматургом Олегом Юрьевым – перебравшаяся без малого двадцать лет назад на ПМЖ в Германию. Отъезд этой пары, совпавший по времени с так называемой «погромной» эмиграцией, объяснялся, однако же, совершенно другими причинами.
Не по способностям амбициозный, хотя и далеко не глупый Юрьев резонно полагал, что на поэтическом (и прозаическом) пьедестале родного города, не говоря уж обо всей стране, ему выше примерно пятидесятого-шестидесятого места подняться не суждено. А поскольку нумерации соответствующих мест на пьедестале не предусмотрено, Юрьеву и К* на родине предстояла бы пожизненная борьба за право с глубокой гордостью воскликнуть: «Наш номер – шестнадцатый!» Перспектива, что ни говори, и впрямь удручающая.
Тогда как в разжиженном воздухе литературной эмиграции прихотливо-завиральные сочинения Юрьева, откровенно спекулирующие на «еврейской теме», могли бы и впрямь прийтись впору. Более того, присущее девяностым годам эстетическое «низкопоклонство перед Западом» открыло бы перед ним (а поначалу и впрямь открыло) заветную дверь в «толстые» журналы, на этом низкопоклонстве, кстати говоря, и кончившиеся. Ту самую заветную дверь, которую «бывшие наши люди» открывали тогда ногою.
В нулевые годы ситуация существенно изменилась. Нет, «толстяки» - прежде всего «Знамя», «Звезда» и «Октябрь» - остались прежними; перейдя на содержание к государству (от фонда Сороса), они смену хозяйской руки словно бы не заметили. В одном из них – в «Знамени» - по-прежнему печатается и Олег Юрьев; но уже только там.
А главное, литературная жизнь перетекла от ленивых дотационных «толстяков» в коммерческие, по своей сути, книжные издательства. Которые оперативно печатают прозу и даже драматургию, а в исключительных случаях и поэзию, - но только когда на них есть просчитанный (или предугаданный) спрос.
Это и есть торжество свободного рынка, якобы, в сторону которого некогда и потянулись «бывшие наши люди». Хорошо это или плохо, вопрос отдельный. Важно – в рамках нашей темы, - что унылая завиральщина Олега Юрьева здесь никому не нужна. Отсутствует даже гипотетический спрос на прозу то ли пятидесятого, то ли шестидесятого бывшего ленинградского писателя.
Об этом и написала в «Нойе Цюрхер Цайтунг» и развернуто повторила на тематическом сайте «Опенспейс.ру» Ольга Мартынова: всякое дерьмо в России печатают, а миленка мово не печатают! Всякое дерьмо замечают и обсуждают, а миленка мово, даже порой напечатав, начисто игнорируют!
Это и есть – на ее вполне понятный и простительный взгляд – загробная победа соцреализма: общественный строй сменился, а талант остается талантом. А литературная посредственность, даже уехав на ПМЖ в Германию, так и остается литературной посредственностью.
Швейцарцев из НЦЦ наша критикесса развела и обула по полной программе, подсунув вместо развернутого анализа литературной ситуации в России столь же протяжный плач по никудышнику-мужу. То есть, муж то он, может быть, как раз замечательный, вот только писатель никудышный: поэт посредственный (то есть никакой), а прозаик и просто скверный.
Ну, и что тут, спрашивается, обсуждать? О чем тут, спрашивается, спорить? Люди же не виноваты, что у них ничего в литературе не получается. Они стараются, а у них не получается. Им можно разве что посочувствовать.
А можно, впрочем, и не сочувствовать. Можно плюнуть и растереть. Можно и просто пожать плечами: нехай клевещут!