О дивный новый мир: социологи о том, как коронавирус изменил наше общество

Кризис, вызванный эпидемией коронавируса, карантином, ухудшением экономической ситуации, серьезно сказался на поведении людей, изменил их отношение к ключевым институтам власти и общества. Известные российские социологи — Симон Кордонский, Тимофей Нестик, Алексей Фирсов, Илья Штейнберг — обсудили, каким стало российское общество после этих испытаний.

Так, в частности, и.о. заведующего лабораторией социальной и экономической психологии Института психологии РАН, психолог Тимофей Нестик отметил, что основным риском посткарантинного кризиса является разрушение общественного договора, и единственным выходом из ситуации может стать переход к позитивной мотивации, позволяющей прийти к взаимопониманию внутри общества. Эксперт отмечает, что по данным опросов ВЦИОМ пик страха пройден, но одновременно растет число людей, считающих, что этой угрозой мы не можем управлять. При этом падение страха ведет к росту недоверия к государству и СМИ. Нестик отмечает, что прежде всего это связано с тем, что запугивание, когда оно совмещается с чувством беспомощности, приводит к обратным результатам. После того, как общество пришло к принятию существующей ситуации, на его поведении будут сказываться два фактора — как будет вести себя большинство и сопереживание другим людям, которое повышает готовность заглядывать в будущее. «Парадокс пандемии в том, что, с одной стороны, эпидемиологические угрозы сплачивают людей. С другой — обостряют проблемы взаимодействия с государством: что мы ему должны, и что оно должно нам. Лояльность к власти больше не гарантирует защиты. При этом возникает эффект завышенных ожиданий, когда и гражданам, и чиновникам кажется, что в условиях кризиса другая сторона должна пойти на встречу. Но солидарность, основанная на страхе, быстро разваливается», — анализирует эксперт сложившуюся ситуацию. По его мнению, «обращение к заботе о близких нам людях оказывается более эффективным инструментом побуждения к соблюдению эпидемиологических правил, чем запугивание или принуждение с помощью полицейских мер». Вместе с тем он признает, что «на деле мы вряд ли способны заставить власть что-либо сделать вопреки ее собственным интересам. Нужны позитивные стимулы, которые подталкивали бы людей к соблюдению правил. Давно уже звучат советы публично увязать заботу о здоровье своем и окружающих — с официальными выплатами. Например, увязать прохождение тестирования на наличие антител — с поддержкой, которую власть оказывает адресно». Основным выводом, который делает Нестик, является то, что ресурс жизнеспособности нашего общества состоит в том, чтобы научиться договариваться друг с другом в трудной ситуации.

Его коллега — полевой исследователь и методолог Илья Штейнберг считает, что особенность текущей ситуации заключается в том, что переизбыток информации приводит к дефициту достоверного знания. По его мнению, «падение доверия было ожидаемо, потому что в экстремальной ситуации критерии доверия и недоверия становятся жестче. Для многих сложилась ситуация настолько экстремальная, что утрата доверия — нормальная реакция на ненормальные обстоятельства. В итоге все надежды, тревоги и ожидания сосредоточились на своем ближнем круге». Среди факторов, которые повлияли на уровень доверия в период карантина, и тот факт, что информации о происходящем было очень много, но не было критериев ее достоверности: «Все, что мы имеем — только мнение, которое можно определить как недостаточное знание». Штейнберг отмечает, что при сравнении нынешнего кризиса с 90ми годами стоит не забывать и об отличиях: «Тогда было мало поддержки, но зато много свободы. А сейчас — мало свободы и вместо поддержки декларативная „забота“ государства о гражданах. Если же и поддержка, то далеко не всем. Другое отличие — тогда произошел прорыв плотины невостребованных компетенций, шла конвертация знаний и умений в какие-то новые скилы и компетенции. Но сейчас остро стоит вопрос, много ли вообще людей обладают такими компетенциями, которые можно во что-нибудь конвертировать». Штейнберг отмечает, что «люди, сами делающие свою биографию, демонстрируют удивительные способы превращения обстоятельств в возможности. Среди них много предпринимателей, которые рассуждают примерно так. Да, обстоятельства изменились, но я-то нет, и моя ценность как человека не изменилась. Люди с такой позицией в конце концов выбираются из депрессивного состояния и становятся даже более успешными». Эксперт считает, что в отношении власти тоже начинается процесс осмысления и взаимного приспосабливания. Первое время происходит дистанцирование от власти и попытка изолироваться от нее: «государство нам вообще не нужно, оно только мешает жить». Хорошая новость состоит в том, что ведь и эта ситуация исторически нам достаточно привычна. Так что ресурсы для адаптации к новой ситуации у нас на самом деле очень большие.

Завкафедрой местного самоуправления НИУ ВШЭ Симон Кордонский рассказал о возможности нарастания конфликта между управляющими структурами государства и населением. Для смягчения этих тенденций необходимо заранее понять, в какие формы могут вылиться протестные установки и как может измениться «сословная» структура нашего общества в наиболее вероятных сценариях развития событий. «Что бы нам ни писали в анкетах, когда начинается содержательный разговор, особенного доверия к власти не прослеживается. Во всяком случае, с ним тесно соседствует подозрение, что в каких-то инстанциях людьми пробуют манипулировать и что в личной и хозяйственной жизни на эти „инстанции“ положиться нельзя, а значит, нужно самим решать свои проблемы. Вполне ожидаемое следствие состоит вот в чем: как поступать в ситуации пандемии, каждый решает сам». Говоря о страхах, которые свойтвенны в период эпидемии, Кордонский утверждает, что «исходный страх возник из-за того, что никто не понимал степени опасности. Часть граждан решила пассивно переждать ситуацию и самоизолироваться. А другая часть не самоизолировалась, но продолжала работать. Похоже, власть знает об этом, но от нее откупаются. Это совсем не рыночные отношения. И нет оснований думать, что они исчезнут с отменой карантина». Говоря о новых сословиях, эксперт отмечает, что прежде всего распались на разные сословия жители провинции и жители столицы. Одним из индикаторов «сословного» статуса является само количество больных в регионе. «Нужно вводить настоящие различения социальных ролей. Не говорить про общество, народ и прочее, а видеть реальные социальные роли. Одна из них — „подданный“ и вторая роль — „гражданин“, — считает он. Говоря о предпосылках протестов и озлобления в обществе, Кордонский напоминает, что „самоизолирование“ особенно озлило служилую и творческую интеллигенцию. За эти месяцы накопились усталость и раздражение. Люди начали подозревать, что на их страхах кто-то зарабатывает. Все это, возможно, выльется в какую-то форму квазиполитического поведения. Демонстративные шествия без масок, скандалы на улицах — это тоже формы протеста, но не политизация населения, а карнавальный бунт». При этом эксперт считает, что у власти может не быть ресурсов для сдерживания бунтов, ссылаясь на информацию, что к примеру у мэра Москвы Сергея Собянина сократили функцию по распоряжению полицейскими силами. Это произошло после того, как стало понятно — реализация его поручения силовыми ведомствами приводит к негативным последствиям. Пример — очереди в метро после введения пропусков. «У мэра Собянина и тех, кто следует ему, нет никакого мобилизационного ресурса. Поэтому протест, в какой бы форме он ни пошел, остановить будет некому», — считает эксперт. На ходе адаптации к новым условиям скажется и тот факт, что часть участников экономики выехала за административные пределы своих городов и сел. «Пока нет спроса (так как заказчики сидят в изоляции), все это сказывается на экономической жизни не так заметно. Но как только режим станет немножко мягче, все эти новшества заживут своей жизнью. Какими станут новые формы хозяйственных отношений с государством — это зависит от того, освободятся ли они взрывным образом или пластично», — напоминает он. Кордонский считает, что свобода региональных властей по принятию решений привела к тому, что региональные чиновники самостоятельно изобретают ограничения. «Но эта ситуация чревата, поскольку недоверие в результате только увеличивается. Все данные, приходящие из регионов, показывают, что авторитет власти снижается. Главное, в какой форме произойдет выход людей на улицы. Для меня это совершенно не предсказуемо. Я не знаю, чем закончится водевиль в Москве. Власть играет в то, что она есть, а люди играют в то, что они от власти не зависимы. Безусловно, люди будут жить в любой ситуации. Ничего особенно страшного — не случится. Но их отношения с государством, возможно, будут строиться на других основаниях», — подытожил эксперт.

Основатель ЦСП «Платформа» Алексей Фирсов убежден, что «еще в апреле была пройдена „точка невозврата“, когда лучшим сценарием для общества считалось простое воспроизводство докризисного мира. По мере драматизации момента произошли серьезные сдвиги — появился запрос на серьезное обновление и социальной, и экономической среды». За период кризиса уровень доверия к институтам снижался; по последним данным, менее 20% респондентов доверяют официальным источникам информации. Наибольшим доверием стали пользоваться врачи, низовой персонал. Произошла их героизация. Анализируя московский опыт, Фирсов отмечает, что «ставка на страх и на жесткие методы регулирования не сработала. Запугивание дает очень короткий эффект, затем сознание начинает вырабатывать механизмы защиты. А вот наладить реальную коммуникацию, вступить в диалог с населением получалось далеко не всегда... Чем больше запретов, тем тоньше изобретательность. Власть как бы оказывается в комнате, состоящей из зеркал, и видит в них только свое отражение». Говоря о новом запросе послекарантинного мира, эксперт отмечает, что главное ожидание — людям — и населению, и бизнесу дадут отдышаться. «Нет ощущения, что усилился интерес к „сильной руке“, авторитарным практикам. Наоборот, тренд в сторону уменьшения присутствия государства. Люди ждут, что им предоставят возможность большей автономии. Сейчас государство разрабатывает программу восстановления экономики. Не думаю, что она эффективно сработает без изменений в других сферах жизни, в создании другого типа отношений между обществом и властью», — подчеркивает Фирсов.