Почему рэп «сделал» уходящий год?

Колонки о рэпе и его значении в текущей системе координат в этом году стали писать люди, максимально далекие от хип-хопа. Это только подчеркивает, что в 2017-ом году в России рэп действительно стал массовой и всеобъемлющей историей, которой интересуются центральные каналы, непрофильные медиа и люди сильно старше тех, кто обычно интересуется рэпом. «Актуальные комментарии» постарались ответить на вопрос о том, почему хип-хоп так взлетел в 2017-ом.

Сначала было слово?

Многие исследователи, в первую очередь старшего поколения, любят вести прямую нить от исторического логоцентризма русской культуры к русскому рэпу нашего времени.

С одной стороны, такая точка зрения вроде бы имеет право на существование. Спроси у любого жителя страны о пяти артефактах русской культуры – он вряд ли сходу назовет Кандинского или Малевича, Тарковского или Эйзенштейна, Гергиева или Барышникова. В ход сразу пойдут Пушкин, Лермонтов и Достоевский. То, что слову в нашей культуре уделялось чуть больше внимания, чем визуальным видам искусства – бесспорный факт.

Кроме того, очень, на первый взгляд, привлекательно выглядит желание увидеть баттл-рэп наследием поэтических поединков поэтов-шестидесятников.  

С другой стороны, возникает встречный вопрос. Рэп в России как жанр существует двадцать с лишним лет. Как индустрия – 10-15. Почему разговоры о логоцентризме начались только сейчас?

Мировая тенденция

Предполагать, что ренессанс рэпа – это локальная история, будет абсолютно неправомерно. Если заглянуть в мировые музыкальные чарты, то можно заметить, что в них очень долго лидировала песня двух рэперов под названием Rockstar. Это объясняет многое.

Хип-хоп в последние годы расправил плечи, оброс мышцами и стал доминировать в мировых масштабах. Причем, в абсолютно разных ипостасях – будь то интеллектуальные изыскания Кендрика Ламара, сердечные боли Дрэйка или зацикленные примитивные строчки от молодых людей с разноцветными волосами. Все эти люди набирают миллионы просмотров, делают солдауты и уже сами выбирают, кого из поп-звезд позвать на «фиты». Очевидно, что поп-музыка в ее классическом изводе с мелодической точки зрения наскучила массам – поэтому даже в поп-сегменте сейчас самые важные решения принимают люди с более сложной «небелой» мелодической традицией.

Интернет и соцсети существенно сократили время доставки нездешних трендов в Россию, поэтому у нас быстро появились люди, которые адаптировали западные истории под местную почву, а то и вовсе заимствовали подчистую. Если говорить о поп-музыке, то в России она нуждалась в определенном апгрейде, и она его получила в 2017-ом году именно благодаря тому, что рэперы научились не только читать, но и сочинять хиты. Успех «Розового вина» Федука и Элджея тому пример. Еще три года назад первый декламировал околофутбольные кричалки, а тексты второго были обычным бытописанием человека, употребляющего запрещенные вещества, то сейчас они на пару написали хит года.

Рэп=рок?

Если зацепиться за слово Rockstar из той песни, рэперы, по сути дела, и заняли нишу стадионных рок-групп. Вместо мегаломании и пафоса – кичливость, декларация стиля и бравада по поводу и без. Вместо жужжащих гитар – трилловые «трещотки».

Больше не изменилось ничего. Энергетика концертов покорителя «Олимпийского» и баттл-триумфатора Оксимирона даст фору многим рок-группам. На выступлениях скандалиста Фейса атмосфера напоминает концерты злых людей с гитарами, татуировками и пирсингом из 2007-го года – очень молодые люди пускаются в слэм, как в последний раз в жизни. Обзывательские кричалки против всех и вся от «Антихайпа» концептуально не отличаются от панковского hate speech. Там, где рок-музыка нащупала потолок собственных средств выражения, рэп показал, что можно все – в том числе и обращаться за звуковым содержанием к самому року.

Кроме того, рэп показал то, что он может быть абсолютно разным и для всех. Токсичный «подъездный ореол», преследовавший жанр до недавних пор, рассеялся – и рэп стал занятием для всех. Есть Оксимирон – такая подчеркнутая литературоцентричность, завернутая в колючие и хлесткие строчки и стадионный бит. Есть условный «Каспийский Груз» - для тех, чья картина мира о рэпе осталась нетронутой. Есть условный Фейс (сюда же и Thrill Pill) – молодецкая бравада, упрощенные до максимума кричалки о самом непристойном. Есть Pharaoh – о том, как действительно нелегко быть молодым. В конце концов, есть Баста, написавший в этом году «Сансару», которая звучит из магнитол очень дорогих машин. Каждый из артистов охватывает определенный сегмент – и, скажем, аудитория Басты и аудитория Фейса могут даже не иметь ни одной точки пересечения. Рэп в силу своего естественного развития стал многоликим – оттого и массовым.

Баттлы и политика

В отличие от хип-хопа как музыки, баттл-рэп действительно стал локальным феноменом – и этот факт все же позволяет легитимно провести ниточку между баттлами и историческим логоцентризмом русской культуры. Но при чем здесь все-таки политика?

Если взглянуть на баттлы с точки зрения публичного диалога двух сторон, то оказывается, что это едва ли не единственная площадка в общественной плоскости, где две стороны на равных ведут диалог без всякой цензуры. Общественные институты в полной мере не работают. Диалог власти и любой оппозиции – это все-таки история о двух разных весовых категориях, где интрига отсутствует по определению. Добавить сюда в целом аполитичную молодежь, которая все равно в силу исторического и культурного бэкграунда этого самого логоцентризма нуждается в каком-то публичном диалоге – и картина всплеска популярности баттл-рэпа готова. Та самая битва двух безусловных топов в явочном порядке заставила обратить на баттл-рэп внимание людей от Навального до Соловьева.

Очень вовремя случился и баттл Оксимирона с Дизастером. В контексте испорченных отношений России и США и исторически страстного боления «за наших» против «ненаших» (тем более, американцев) где бы то ни было – Евровидение, Олимпиада, – интерес к баттлу с нашей стороны был даже перегрет. Поэтому многие из тех, кто интересовались этим поединком, болели за Оксимирона как за «нашего» против «американца».

Впрочем, и сам поединок получился в духе геополитической дискуссии. Дизастер что-то говорит о Путине и бросается штампами. Оксимирон откровенно подыгрывает самым отъявленным патриотам и вступает в раунд бодровской нетленкой «Скажи, американец, в чем сила?». Именно поэтому новость о победе отечественного рэпера достигла федеральных масштабов.

Что будет дальше?

Еще год назад существовало расхожее мнение о том, что пиковая точка русского рэпа уже пройдена – мол, все главные альбомы (речь идет о работах ATL, Скриптонита и Оксимирона, появившихся в 2015-ом году) уже вышли, и ничто больше не сможет нарушить систему координат в жанре. Потом случился 2017-ый, когда жанр стал менять уже не себя, а происходящее вокруг.

Пока что все говорит о том, что эта экспансия рэпа – в медиа, шоу-бизнес, умы людей – продолжится. Причем, речь будет не столько о рэпе, сколько о самих рэперах, как фигурах, которые способны повлиять на музыкальный ландшафт. Скажем, случай «Розового вина» здесь особо показателен: полгода назад о Федуке мало кто знал за пределами профильной тусовки, а сейчас ему платят по полмиллиона, чтобы живьем услышать «Здесь так красиво, я перестаю дышать» на корпоративах.

Если 2015-ый и 2016-ый – это годы качественного изменения русского рэпа, а 2017-ый – год его массовой экспансии, то следующий год обещает стать годом монетизации. И еще большей экспансии – T-Fest и того же Федука с Элджеем уже можно увидеть на музыкальных каналах вперемежку с более привычными поп-артистами: в 2018-ом тенденция обязана продолжиться. Рэперы-«песенники» (уже неоднократно упомянутые авторы «Розового вина», Jah Khalib, T-Fest, ЛСП) научились писать поп-хиты – за доказательством далеко идти не надо, можно просто открыть чарты iTunes и VK, и вопросы отпадут сами собой. В 2018-ом шоу-бизнес уже будет обязан с ними считаться и перестать их игнорировать.  

Рэп давно потерял статус контркультуры, перестал быть субкультурой и сегодня является неотъемлемой частью мейнстрима. В следующем году рэпа и рэперов в мейнстриме неизбежно станет больше.