Праздные люди

Более всех прочих энтузиастов неутомимой борьбой за все виды вселенской «справедливости» заполняют свою жизнь нигде не работающие и ничем толком не занимающиеся люди.

Самые активные представители многочисленных «ассоциаций», «обьединений» и «лиг» за это и за то, против того и против этого, за крайне редкими, лично мне до сих пор не повстречавшимися исключениями, либо числятся где-то на полставки, занимаясь своей основной деятельностью на манер широко известной «Шурочки из бухгалтерии», либо не работают вообще нигде, проживая на туманные пособия и еще более туманные гранты.

Вообще, нетрудно заметить, что людей всех возрастов и профессий, недовольных тем и этим и страстно критикующиx тех и других более всего среди наименее загруженных воистину полезной работой или настоящими делами.

Точно такая же ситуация наблюдается в студенческой среде: все наиболее страстные и непримиримые активисты, «борцующие» на самом виду за какое-нибудь очередное «равноправие» или свежеобнаруженную дискримиинацию, всегда оказываются либо недоучившимися ни там, ни сям, либо на грани неминуемого отчисления за категорическую неуспеваемость.

Это жестко, это скверно, но это действительно так. Мне до сих пор не попалось ни одного серьезного студента, действительно полностью погруженного в учебу, с самыми дальновидными намерениями, который бы занимался малопонятной и еще менее результативной общественной деятельностью, бросаясь на любую возможность слинять из аудитории на крикливый митинг или бурную демонстрацию, в ущерб бессердечно уходящему сквозь пальцы времени, отпущенному на получение знаний, умений и навыков.

Самые последние наблюдения за ситуацией с двумя парижскими университетами (Paris 7 и Paris 8), совершенно незаконно оккупированными группами мигрантов, расположившимися в зданиях, требующими легализации, прав и пособий лишний раз подтвердили все мои выводы с уже тридцатилетним «стажем».

С большой помпой призванная освещать эти события пресса, каждый раз обнаруживала на местах чахлые кучки студенческих активистов, под до сих пор модной анархической символикой и тщедушными лозунгами: «Солидарность с изгнанниками!», «Мигранты и студенты — никакого отбора, принять всех!»

Если вы недопоняли, как, поначалу, недопоняла я сама, подтверждаю: выставляемое требование — долой любой отбор, как постыдную дискриминацию, даешь дипломы и документы, не глядя, всем подряд!

А если поинтересоваться достойными внимания источниками, среди «инсайдеров», легко убедиться лишний раз (эх, раз, да еще раз!), что все эти кучки пламенных активистов состоят в основном либо из недоучившихся, либо из учащихся через пень колоду кандидатов на скорое отчисление, либо из людей вовсе никакого отношения к студенчеству не имеющих и просто тусующихся в этой среде при отсутствии постоянной работы и наличии неограниченного свободного времени.

Призывы к борьбе за все «хорошее», но не слишком понятное, конечно же, завлекают определенную часть не слишком разборчивого студенчества, но удерживают на достаточно долгий срок исключительно тех, кто изначально не ставил себе целью добиться серьезных успехов в учебе.

Иными словами, это абсолютно классическая сегодня ситуация, для любой страны.

Французское студенчество я люблю: мне по возрасту и наличию в семье его представителей приходится достаточно близко наблюдать и констатировать любопытные явления в этой весьма неоднозначной среде.

Кроме вешеописанной категории изначальных студенчских «лузеров», французское студенчество может гордиться очень и очень достойными представителями.

Больше всего, мне лично нравится способность этих ребят совершенно спокойно совмещать серьезную учебу с желанием одновременно обеспечивать самих себя хоть какими мелкими, но честными приработками: подавляющее большинство французских студентов, в свободное время подрабатывают, не смущаясь, на самых разных возможностях, позволяющих совмещать расписания занятий с пусть и не густо, но оплачиваемым трудом — от официантов или сотрудников охраны в музеях, университетах и других присутственных местах, до продавцов в бутиках и кассиров в супермаркетах.

Что самое любопытное, многие из них делают это отнюдь не из реальной нужды, большинство таких ребят — выходцы из вполне обеспеченных семей, где тем не менее, весьма поощряется такая «рабочая инициатива».

Здесь ключевое понятие — опыт: с самого начала познать почем фунт лиха, дабы иметь представление, сколько усилий и усталости на самом деле стоит тот самый «минимальный уровень зарплаты», на который приходится рассчитывать, без всяких дипломов и компетенций.

Кроме того, в подобного рода опыте часто раскрываются совсем иные неожиданные реальности, о которых, доселе можно либо не догадываться вовсе, либо нечетко знать с чужих и не всегда достоверных слов.

Моя собственная дочь, с первого курса, каждые студенческие каникулы работала в одном большом и замечательном музее, в компании других студентов самых разных учебных заведений, уровней, социальных и этнических происхождений: будущие медики, инженеры, архитекторы, дизайнеры и даже актеры, среди которых — французы, индус, американка, шведка, алжирец, гречанка, венгр и Бог знает что еще такое, плотной компанией мечтали о будущем, в настоящей, мрачноватой и много не обещающей действительности.

Как это часто бывает, после первых рабочих опытов, гораздо легче находить последующие, и в самое недавнее время, дочери предложили удобную подработку в одном очень престижном ВУЗе, в очень удобные для нее часы. 

Шефом ее оказалась негритянка, чуть старше сорока, уроженка Республики Бенин, получившая французское гражданство, устроившаяся в этот ВУЗ на мелкую административную работу и за несколько лет дослужившаяся до весьма достойной должности.

Вместе с дочерью, под начальством негритянки оказалась еще одна совсем молодая и тоже чернокожая девушка, очень пожилая мать которой работает в том же ВУЗе уборщицей. 

Девушку, в отличие от остальных сотрудников, взяли в некоторoм роде, по протекции, дабы оказать услугу ее замечательной, всеми любимой и очень несчастной матери, которoй крайне тяжело поднимать дочь одной. 

К тому же, школу девушкa практически не закончила: училась из рук вон плохо, оставалась на вторoй год, да так и не дотянула ни до чего.

Никакого интереса ни к чему особо не проявляет. Зато участвует в какой-то ассоциации, защищающей чьи-то невнятные права от чьих-то непонятных притязаний.

У девушки этой с самого начала с работой не задалось: она регулярно опаздывала, даже не извиняясь по приходе, вяло плюхалась на свое рабочее место, так же вяло и кое-как исполняя собственные обязанности, но ни минуты не упуская из положенных ей по законодательству «перерывов» на перекуры и обед. 

С другими сотрудниками девушка едва здоровалась, практически не контактировала, работу исполняла из рук вон плохо и ничуть этим не смущалась. 

На закономерный вопрос своей начальницы:

— Тебе здесь неинтересно?

Ответила:

— Мне наплевать, я больше ничего не нашла.

-А искала?- спросила начальница.

Девушка пожала плечами и равнодушно отвернулась:

— А чего мне искать? Все равно, всюду белые занимают лучшие места. Нам оставляют, что сами не хотят. Чего искать-то? Вон, небось все здешние студентики потом позасядут в кабинетиках, а мы, у которых они все отняли, будем за ними убирать! Им дипломчики дадут, а нам документики клянчить приходится. А ведь это они нам все должны! Это из-за них все наши несчастья! Мы на самом деле вообще можем с них потребовать, все, что захотим! Мы здесь, чтобы все получить, что у нас отняли!

В комнате наступила густая тишина, в которой очень спокойно прозвучал голос начальницы, уроженки Бенина:

— Подними-ка, душечка свои наглые глазки и посмотри-ка, милая, на меня: скажи-ка мне, ты, у которой «все отняли», какого я, по-твоему цвета? Откуда я, по-твоему, сюда приехала и кто у меня чего отнимал?..

Мы с твоей матерью и прибыли сюда почти одновременно, только мне больше повезло, я моложе, она старше, мне учиться было легче, ей труднее пришлось. Но вот я где теперь, и никто мне до моего теперешнего места доработаться и доучиться не помешал. Наоборот, помогали, и льготами, и пособиями, но и выучилась и доработалась я сама.

Ты на кого тут зубы точишь? На того, кто тебя здесь прикормил и матери твоей позволяет работать, как умеет? Ты считаешь, что достойна лучшего? Кто ж тебе, милая, мешает это доказать? 

Иди-ка со мной, я сейчас покажу тебе нашего начальника охраны — он черный, как уголь, а зарплата у него повыше многих здесь будет. Пойдем, покажу тебе второго электрика — он того же цвета. И преподаватель по информатике — тоже. И шеф-повар в столовой. А завскладом у нас — алжирец. Тоже, выходит, «обобранный» белыми со всех сторон. Но не жалуется. Скорей, наоборот: говорит, когда французы ушли, моя страна начала импортировать даже картошку. А почему, не знаешь?.. Алжирцы ведь тоже разными бывают. 

Все твои «одноцветки», все, кто хотел, все, все добились чего-то и в люди вышли!

А ты чего в жизни до сих пор хорошего сделала? Пока мать твоя здеcь горбатится, зарабатывая тебе на прокорм и учебу? Училась ты? Старалась? Из кожи вон лезла? Что ты делала-то, полезного хоть кому-нибудь, что стоишь вот здесь, передо мной, и такие претензии предьявляешь?.."

Тишина густела, девушка таращила на собеседницу оловянно непроницаемые глаза и шевелила длиннющими накладными ногтями, постоянно мешавшими ей как следует нажимать на клавиши рабочего компьютера.

В мире воцарялось все более затвердевающее непонимание и разъедающая остатки иммунитета праздность.


Елена Кондратьева-Сальгеро, журналист, главный редактор литературного альманаха «Глаголъ», Франция.   

*Мнение авторов может не совпадать с позицией редакции