Про мамалыгу, стадион и многое другое

Если детство ваше пришлось на семидесятые, и в то неспешное, дремотно-солнечное время вы успели поездить по стране, которой больше нет, то попав в сегодняшнюю Молдавию, вы непременно почувствуете одну любопытную особенность местного колорита.

Кишинёв — это полу-Москва, полу-Одесса, только он — Кишинёв.

Кишинёв частично — та Москва, которая была на уличных рынках в лихие 90-е и частично — та, которая в спальных районах продолжается прямо сейчас. Кишинёв — та Одесса, что всегда и навеки веков.

Московского в Кишинёве — прямая пустота проспектов, с перепутанными гроздьями свисающих проводов над головой. Щедрая зелень и пыльная асфальтовость. Щербатые тротуары и зацветоченные подоконники. Давно забытые неуловимо родные лица и неожиданно вспыхивающая повсюду среди румынско-молдавских трелей чистейшая русская речь.

Больше прочих поразил меня один по всем параметрам типичный молдаванин, что-то долго и страстно рокотавший в мобильник на румыно-молдавском, густо нашпигованнoм, каждые пять шагов, чёткими и безацкентными русскими «б..ть!» и «с..ка-б...ть!»

— Видите, — дружелюбно пояснила кишинёвская коллега, — самое важное здесь всё-таки выражают по-русски...

Кстати, по-русски здесь говорят все, отвечают охотно и подключаются доброжелательно. А вот надписей на русском мало и на вывесках, и в рекламе, и даже в граффити.

Зато, когда они есть, то всегда «в тельняшках»: «Жорик, оборачивайся чаще!» Или «Удаление татуировок (+номер телефона)». Про удаление татуировок мне объяснили: не так давно грянул с этим «удалением» страшный скандал и выяснилось, что по прикреплённым к татуировкам телефонам на самом деле торгуют наркотиками...

Всё остальное здесь — чисто одесское: заковыристые переулочки, насквозь пропалённые южным жаром. Неожиданные полузаросшие мальвой и диким виноградом пропылённые дворики. Фасады времён «поздней российской империи», с живописно облупленной штукатуркой и пожизненно несменяемыми оконными рамами из окаменелого под густым слоем краски дерева, по всей видимости, ещё дореволюционной обработки...

И, конечно, балконы: душевно накренившиеся над головами редких (редких!..) прохожих. Неповторимые южные балконы, с пeрильцами и решётками из классической ржавчины и давно некрашеного чугуна.

Всё дышит сонливым и сладким уютом, вызывая в памяти череду пряных воспоминаний и одно-единственное до боли тягучее желание: хочу сюда, вот в этот переулок, к домику с покорёженными окнами, под нечёсаной шевелюрой распоясавшейся зелени. Там обязательно должна быть бабушка. Ну хоть чья-нибудь...

Большинство таких живописных домиков, вызывающих слюни у декораторов глянцевых журналов, давно стоят необитаемыми. Последняя бабушка в них умерла, а поразъехавшиеся по миру родственники не хотят или не могут возиться с нотариальными заморочками наследства.

— Мы ведь теперь такая «покидальческая» страна, — грустно усмехается одна из кишинёвских коллег и остаётся непонятным, кто кого покинул, «покидал» и ещё покидает.

На улицах Кишинёва чувствуется тревожная дрёма, разбавленная невнятно обречённым покоем, при удивительной малочисленности населения.

Совсем нет туристов и собак. Хоть и для тех, и для других — самый сезон.

Про собак мне объяснили: в столице теперь проживает большое количество бывших деревенских жителей, подтянувшихся в поисках работы. А в деревне, знамо дело, животные в домах не живут, не принято. Вот и в городах не заводят. За три дня я насчитала одну-единственную собаку, семенящую за своей спортивной хозяйкой по берегу бывшего «Комсомольского озера», переименованного в озеро «Долины мельниц». С долиной, правда, не особенно удачно получилось: весь пейзаж в холмах и пригорках. A из «мельниц» одиноко торчит вдалеке подъёмный кран — идёт застройка.

С застройками, как и везде, сплошные беспорядки. В одном квартале не так давно оскандалились с французским посольством: отстроили у него под боком жилую многоэтажку, презрев все нормы безопасности. Французы долго ругались, но ничего не добились и просто съехали оттуда сами.

В другом квартале, американцы купили давно заброшенный городской стадион и теперь обносят всё колючей проволокой от любопытных взглядов: собираются обосновать на этой просторной территории своё новое посольство.

Старое, ещё действующее, сегодня занимает очень даже привольно-вольготный особняк, возле которого вяло скучают совсем молоденькие молдавские мальчики-полицейские.

Местные жители говорят, что американцы возжелали целый стадион, потому что хотят обустраиваться втихую — вглубь и в разные стороны, а в старом посольстве в центре города это невозможно.

Местные жители говорят, это потому, что они обиделись на категорический отказ Молдавии от НАТО.

Спрашиваю: разве Молдавия категорически отказалась?! А как же, говорят, ещё как отказалась, такой однозначный получился референдум, что всем и сразу стало ясно: никаким «натам» здесь не быть, иначе вся Молдавия озлобится, что её не послушали и отшатнётся от Запада в объятия России.

Местные жители говорят, именно поэтому американцы временно закатали губу, закусили удила и теперь будут рыть в глубину, вдали от глаз широкой публики, за высокими стенами городского стадиона.

Спрашиваю, почему же молдаване отказались? В то время как все наши бывшие полу-москвы, полу-одессы рвутся, лезут, просят и мечтают о защите от российского агрессора? С чего это Молдавия завыпендривалась?

И получаю я на это такой неожиданно интересный ответ, после которого, как после целого ушата когнитивного диссонанса, хочется охолонуть, обсохнуть и подумать, а потом со всех ног бежать в один из затерявшихся переулочков, к бабушке, на ручки.

— «Понимаете, — говорят мне, — люди устали и больше не верят никому. Вообще никому не верят. Люди больше не хотят ни в какую Европу. Хотят только одного: отстаньте от нас все, оставьте нас в покое, дайте нам жить в мире и с теми, и с этими. С самими с собой мы тоже разберёмся, кому там неймётся объединиться с Румынией, а кто, наоборот, желает люто чистить репы румынским националистам. У нас своего бардака — по самую макушку. НАТО нас непременно втянет в войну, сами знаете, с кем. Понятно же, что втянет, для того и старается. Ну, а кто в этой войне победит — тоже понятно...»

И вот на этом месте я замираю как при звуках далёкой канонады, в абсолютном недоумении. Потому что мне совсем непонятно, кто в этой войне может победить. Мне как раз думается, что в этой войне проиграют все скопом и никак иначе. От этого у меня возникает моментный когнитивный диссонанс, и я напряжённо жду ответа:

— И кто же, по-вашему, победит в этой войне?!

— Как-кто?! Ну а кто же у нас всегда побеждает в войнах, начатых не им самим? Побеждает, а потом идёт и бомбит там, откуда началось. Образно выражаясь, конечно. До Парижа дошли. Берлин разбомбили. Кто начинал, тот и проиграл. И снова так оно и будет. Так оно и будет всегда.

— Это вы так думаете?

— Это все здесь так думают.

— То есть вы уверены, что в этом противостоянии победят русские?

— Все здесь уверены, что всегда победят русские. И вот зачем нам в Молдавии становиться чьим-то щитом?

Несколько ошарашенная этим неожиданным признанием я рассматриваю на стенах, в двух шагах от американского посольства, полузатёртые граффити с лозунгами румынских националистов, с «Жориком», которому рекомендуют чаще оглядываться, с размашистым росчерком «Унионисты — пошли вон!».

Внимание привлекает надпись, аккуратно срисованная с трафарета, с ошибками в двух английских словах, при одном русском, выписанном каллиграфически: «USA GOU HOUM Гнида!».



Спрашиваю, можно ли это снять.

— Отсюда здания посольства не видно, снимайте, конечно.

— А вы что по этому поводу думаете?

— Здесь все так думают. Хотите верьте, хотите нет...

Потом в поникшем от жары Кишинёве, в полупустом ресторанчике мы дегустировали национальную молдавскую кухню и на меня снизошло ещё одно неожиданное открытие. Ощущение «полу-Одессы» меня не обмануло: я впервые ела мамалыгу и нежно вспоминала одну из любимейших книг детства — «Серебряный герб» Чуковского, где все вместе, вперемежку, живут в Одессе, едят мамалыгу, борются с чёрной несправедливостью и мечтают о будущем.

Я до сих пор почему-то думала, что мамалыга — это рыба. Оказалось, совсем нет.

Вообще, я много чего до сих пор почему-то думала, что оказалось совсем иначе.

А жизнь в очередной раз доказала, что она всё ещё полна приятных неожиданностей, и каждая иллюзия воспринимается истиной до определённого момента.

На сегодня я могу быть сдержанно уверенной в двух следующих высказываниях:

Мамалыга — не рыба. Молдавия — не заграница.

В остальном — поживём, увидим.

Елена Кондратьева-Сальгеро, журналист, главный редактор литературного альманаха «Глаголъ», Франция.   

*Мнение авторов может не совпадать с позицией редакции.