Семь тезисов о мире

политологГлеб Кузнецов

1. Тридцатилетняя война (1618–1648) завершилась не компромиссом, а взаимным истощением.

Стороны не искали разумного выхода, а стремились не позволить противнику «почувствовать себя победителем». Для Габсбургов — лучше править «мертвыми, чем протестантами», протестанты отвечали зеркально, Франция — просто добивала Габсбургов как главного геополитического соперника. Переговоры в Мюнстере и Оснабрюке стали продолжением войны другими средствами: логика «всё или ничего» превращала любую уступку в поражение и унижение. Мир был достигнут, не когда стало возможным решение, а когда стало невозможным продолжение войны.

2. Современный конфликт носит черты «экзистенциальной войны» — прежде всего для внешних участников.

Страны Европы рассматривают поражение Украины как разрушение всей архитектуры европейской безопасности и прямую угрозу втягивания в войну. Лидеры привязали собственный престиж к победе Украины, ВПК получили многолетние бюджеты. Политика поддержки приобрела самовоспроизводящийся характер. Урок COVID — когда «фармацевтический успех» не удалось превратить в долговременный доход, а даже официально зарезервированные «вакцинные фонды» тратятся сегодня на «войну» — заставляет действовать иначе: военную повестку стараются закрепить.

3. Расхожее мнение, что «авторитарные режимы» более склонны к экзистенциальным войнам, не подтверждается практикой.

Демократии — вроде США во Вьетнаме, Афганистане, Ираке (это только последние кейсы) — годами вели войны, несмотря на осознание недостижимости целей. Современные технократические демократии демонстрируют высокую инерционность: если решение принято, система плохо разворачивается назад. При этом авторитарные лидеры вынуждены тоньше учитывать настроение масс: утрата легитимности для них критична. В демократиях же уход с должности означает более чем комфортную «вторую карьеру», если в рамках первой ты надежно работал по «правильной повестке». В этом отношении и Макрону, и Стармеру, и Мерцу плевать на рейтинги, а Шольц похож на счастливейшего из смертных. 

4. Украинские элиты создали уникальную модель экономики войны.

Война — не разрушение, а источник ресурсов. Чем эффективнее Украина «продаёт» конфликт на внешних рынках — через эмоциональный, политический и символический капитал — тем меньше стимулов к его завершению. Мир менее выгоден, чем продолжение боевых действий. Это не моральный выбор, а институциональная логика.

5. Идеология против прагматизма: подход Трампа — попытка вернуть логику сделки.

Он стремится вывести конфликт из апокалиптической риторики в торг: проект слишком дорог, чтобы его просто продолжать без отдачи. Попытка свести всё к переговорам «по территориям и их недрам» выглядит наивной и игнорирующей саму суть конфликта, но может сработать именно за счёт наивности — если удастся «обнулить» идеологические ставки и предложить сторонам экономически считываемые выигрыши с сохранением лица.

6. Все стороны заинтересованы в продолжении конфликта.

Россия эффективнее мобилизует ограниченные ресурсы, стремясь к максимально полному экономическому суверенитету. Украина превратила войну в экспортный продукт. Запад располагает максимальными ресурсами, но его подход «все деньгами решим» лишь подталкивает к продолжению процесса — бюджетами, лоббизмом, карьерными траекториями. «Мир любой ценой» не выгоден ни политически, ни институционально.

7. Рациональный выход стал иррационален.

Экономические схемы, идеологические нарративы, политические инвестиции и политическая инерция создали ситуацию, в которой переговоры — угроза, а не выход. История показывает 3 исхода для подобных конфликтов: либо обоюдное истощение с системной перестройкой (как после Вестфальского мира), либо катастрофа для одного из участников (как в Парагвайской войне, подарившей миру известную цитату парагвайского диктатора Солано «Я умираю вместе со своей Родиной»); либо — возвращение к рациональности — фиксация победителя и проигравшего мирным договором, исходя из ситуации «на земле» с понятным призом для победителя, без учета «эсхатологической», «педагогической» или «репутационной» компонент.

Глеб Кузнецов, политолог.

#ГлебКузнецов

Источник