Шведский стол Пелевина
литературный критикВиктор ТопоровКаждая новая книга Пелевина - это событие. Как, впрочем, и каждая новая книга Сорокина. Эти двое парадоксальным образом воспроизводят на свой постмодернистский лад классическую оппозицию Толстой-Достоевский, хотя кто из них «Толстой», а кто «Достоевский» так сразу и не скажешь. И уж тем более непонятно, кто при них двоих «Чехов» и скоро ли появится «Горький».
Сорокин издается в последние годы книжечками, Пелевин – книгами, а то и книжищами, чередуя романы со сложносоставными сборниками, причем последние удаются ему куда лучше. Рецензируемая «Ананасная вода для прекрасной дамы» как раз сборник (как и «ДПП (нн)» - книга, за которую писатель получил премию «Национальный бестселлер»). То есть рекордный и для себя, и для современной словесности в целом вес Пелевин берет как бы по сумме попыток (подходов к штанге). Эпопея, даже пародийная эпопея (как тот же «t» - третья премия «Большой книги»), явно не его жанр.
Почему так? Наверное, потому, что власть над умами, которую Пелевин, несомненно, имеет, все же несколько иллюзорна; писатель мастерски (а может быть, и магически) пробуждает у читателя духовный голод, но не может, а главное, и не хочет никого и ничем накормить. Даже «грибами». Месседж или, лучше сказать, посыл его прозы звучит примерно так: в голове и в груди у тебя, читатель, бурчит как в пустом желудке, почему же ты сам этого не слышишь? На вот, перехвати пока; замори духовного червячка.
Этот повар готовит острые блюда. Острые, но холодные. Это завтрак в недорогой гостинице: шведский стол (или, по-западному, буфет); мы, однако, привыкли, экономя умственные и душевные усилия, регулярно обходиться без обеда и ужина. Пообедать у Пелевина тоже можно – романами, - но и первое, и второе при всем кажущемся изобилии будут столь же холодными и несытными, как утренняя пармская ветчина с дыней и норвежская семга с лимоном.
«Ананасная вода» это как раз такой шведский стол. Здесь всего понемногу – и теологии, и телеологии, и конспирологии, и, разумеется, болтологии, причем всё отменного качества, - это духовный завтрак или, если угодно, энергетическая подзарядка на весь божий день. И, конечно же, приятно горчащее послевкусие – вместо раз и навсегда разрекламированной Маяковским ананасной воды нам подали отдающий полынью тоник. Может быть, даже джин-тоник. А ведь «утром выпил – день свободен», не правда ли?
Бог, говорящий с еврейским акцентом, это нормально – ведь он из Одессы и возвращается, пусть и не по своей воле, на Землю Обетованную. Чтобы победить человека, машине (орудию убийства) самой придется стать человеком, но тогда ее, как любого из нас, можно будет вывести из себя насмешками, а значит, ее победа окажется химерической. Смотри не ошибись, определяя собственное место в пищевой цепочке бытия (и сверхбытия). И так далее.
Когнитивный диссонанс, которым дразнит нас Пелевин, был ведом еще великим александрийцам – Плотину и Проклу (чуть ли не единственным философам, которых он не упоминает и не цитирует), а пресловутое «Подгнило что-то в государстве Датском» звучит скорее обнадеживающим прогнозом на будущее энергетической деспотии, она же трубопроводная демократия. Да, и понятно, что, отправляясь на поиски Шамбалы, можно, подобно Ганнибалу в Италии, ненароком задержаться на Гоа. И тогда уж неопалимая купина превратится в спаленного шпионом-дантистом американского президента – в burning bush.
Пишет Пелевин отменно. Он в превосходной творческой форме. Разве что с крылатыми словами (то есть с традиционными пелевинскими хохмочками, буквально обреченными на то, чтобы разлететься во все стороны, как болты и гайки из сработавшего взрывного устройства) на сей раз как-то бедновато. Не хватает чего-то вроде «Солидный Господь для солидных господ» или «перетрем без волчьих понтов, как два европейца», - но, в конце концов, этот «Вертер» уже написан, причем самим Пелевиным. Да и та же, кстати, «трубопроводная демократия» весьма и весьма недурна.
Оно, конечно, у Толстоевского был обед, традиционный русский обед из девяти, а то и из двенадцати перемен, тогда как у Пелевина – гостиничный европейский завтрак. Подсознательно хочется захватить с собой пару-тройку бутербродов «на потом», но как-то не получается: то ли нельзя, то ли стыдно, то ли не оставляет надежда на то, что вкусил духовную пищу еще не в последний раз.
Критика, кстати, хвалит – с редким при оценке пелевинских сочинений единодушием. Очень всем приглянулся Семен Левитан из открывающей сборник повести – русский человек с неистребимым еврейским акцентом на рандеву с мондиализмом, атлантизмом и сатанизмом.
Виктор Топоров