Кризис образа будущего

философГригорий Тульчинский

В своем недавнем тексте о том, что «Нынешнее общество боится будущего», вы говорили, что одной из главных причин этой боязни является страх потерять имеющийся комфорт. Но как же быть с постоянным желанием иметь больше, разве оно не провоцирует прогнозировать будущее с прицелом на рост?

– Почему бы и нет. Все хотят жить еще лучше. Кроме того, все хотят не только потреблять. Все хотят иметь здоровье, возможности для этого есть. Появляются новые лекарства, появляются новые операции. Дело не столько в гаджетах, сколько в технологиях, не просто так на первый план выходят биотехнологии. Здесь следует говорить о том, какие слои общества склонны к длинным мыслям, а какие – нет. Разговор об обществе вообще – не совсем оправдан. Одно дело общество потребления в США, другое дело – общество потребления в Норвегии. Если пытаться рассуждать в целом об обществе массового потребления, об информационном обществе, то у него есть некоторые общие черты.

Это общество урбанизированное, связанное с наличием свободного времени – в деревне досуга особого нет. Оно связано с минимальным уровнем образования, качеством здравоохранения, прочим благосостоянием. Люди, особенно молодежь, все-таки едут из деревни в город, а не наоборот. В городе больше возможностей самореализации.

Отсюда – страх потерять текущий уровень комфорта. Во-первых, как говорят, «понаехали тут», занимают рабочие места, угроза безработицы. Во-вторых, угроза военного конфликта, международный терроризм. Это тоже угроза нынешнему уровню. Я бы не сказал, что это хоррор, но некий аларм есть. Аларм перед неопределенностью. Вот поэтому на первый план сегодня выходит правый популизм и в США, и в Индии, на Филиппинах. Связано это с нарастанием неопределенности, общество становится все менее предсказуемым. Поэтому в будущее сейчас смотрят не со страхом, а с тревожностью и настороженностью. Даже в развитых странах, прошедших модернизацию, в них научная фантастика почти вытеснена фэнтези с их средневековой стилистикой. Наука достигла такого уровня, когда она мало понятна: какие-то черные дыры, струны, излучение, клонирование – все это обычным людям понять сложно. Это порождает недоверие к науке, недоверие к ученым. По сравнению с эпохой сциентизма, когда наука выступала безоговорочным авторитетом, сейчас мы видим недоверие к рационализму, недоверие к науке. Происходит возрождение религии, и это связано не только с исламом или православием. Ищутся традиционные схемы объяснения, которые выглядят как более надежные и понятные, чем современные представления о мире.

– Почему-то у молодых людей (20-28 лет) горизонт планирования ограничивается 1-3 годами, а люди старшего возраста имеют более долгосрочные планы, чем это можно объяснить?

– Не берусь давать однозначный ответ, но на ум приходит две вещи. Первое – это поколенческий момент культурального плана. Молодые люди уже родились и выросли, живут в информационном обществе, динамика которого значительно выше, они привыкли к быстрым изменениям. Люди постарше привыкли к длинным мыслям. Не исключен и возрастной момент. Старшее поколение лучше видит последствия. У молодого поколения жизненная гонка еще не закончилась.

– Как вы оцениваете качество разрабатываемых стратегий развития в России? Уже достаточно давно была разработана стратегия 2020, сейчас ведется работа над стратегией 2035, насколько эффективен такой формат планирования, есть ли практический эффект?

– Ну, практический смысл в любой такой работе есть. Эксперты зарабатывают, журналисты по этому поводу ерничают и обсуждают, политики тоже оправдывают свое существование. И это практический смысл: обеспечиваются рабочие места и демонстрируется некая деятельность.

Но если серьезно, то смысл у таких работ заключается в первую очередь в анализе настоящего. Ведь рассмотрение прошлого и разработки планов на будущее являются способом познания настоящего. Когда ты осмысляешь прошлое, ты делаешь выводы о том, почему ты пришел именно в это состояние. Когда ты делаешь план, то фактически ты анализируешь возможности, которые у тебя имеются в данный момент. Любой стратегический план разрабатывается на основе твоих возможностей. Любой план – это способ самопознания.

Выполнять ли стратегию – это уже вопрос политической воли. И это уже совсем другой вопрос: насколько важны нам эти цели, насколько мы хотим их достижения, чем мы готовы жертвовать и какое сопротивление мы готовы преодолевать.

– На какой срок целесообразно разрабатывать стратегию развития: 10, 20, 30 лет?

– Зависит от контента стратегии, что планируем? Зависит от типа стратегирования и наших возможностей. И от той ситуации, в которой находится общество: когда общество находится в кризисе, делать прогнозы – это просто смешно. Для нынешней России, думаю, важны не стратегические планы, а антикризисная программа.

– То есть для России нужно разрабатывать не долгосрочные программы?

– Это важно с точки зрения доверия власти. Если власть имеет какой-то план, строит долгосрочные проекты, это успокаивает народ. Но для эффективности нужен антикризисный план.

– Как вы видите будущее России?

– Этот вопрос напоминает мне сценку одну. Я пришел на занятие, и девушка сидит за первым столом вся в печали, правда, в норковой накидке. Я спрашиваю: «Лена, что-нибудь случилось?». Она жалобным голосом: «Григорий Львович, что же дальше-то будет?». Я ответил: «Не знаю Лена, но у тебя будет точно». Что бы ни случилось, люди останутся, города останутся. Никуда мы не денемся, у всех все будет. Вопрос в том, какой будет Россия.

– А какой она будет?

– Не знаю, это у Сорокина спрашивать надо. Текст, который он написал, оказался во многом пророческим, имею в виду «День опричника».

– Чем отличается стратегия от плана? Есть ли оно?

– Это важный вопрос. Есть три вида документов. Первое – это проект, когда ставится некий образ конечного результата, и дальше координируется деятельность по получению этого результата. Есть программная деятельность, когда координируется деятельность по решению некой проблемы на какой-то срок. Это не значит, что мы эту проблему решим, но мы будем решать ее. Стратегия находится между долгосрочным программированием и проектированием. Стратегия без определения узловых проблем и направлений, без описания образа желаемого будущего невозможна. Она не может охватывать все сферы деятельности. Стратегия должна затрагивать важнейшие, основные темы. Я вот не хотел говорить эту фразу, но, видимо, придется: «10 сталинских ударов», то есть какие-то направления, которые мы для себя назначаем. Наша страна должна вписаться в этот мир. Не хочу сказать, что должны стать каким-то бутиком, но все же специализация должна быть. И какими мы себя видим в этом тесном мире – вот это и есть стратегия, образ желаемого будущего и основные способы прихода к этому будущему.

– А если бы Вас попросили наметить точки роста для России, то что бы вы назвали?

– Они давно известны. Если Россия хочет перейти в новое качество, и политическая элита хочет перейти в новое качество (в чем я не уверен), то есть простой механизм. Вспомнить Петра I, Ли Куан Ю, Дэн Сяопина, даже большевиков… Первое – это освоение передовых практик. Или направлять за границу своих, или привозить сюда иностранцев. Второе – ставка на науку и образование. И через 15 лет мы получаем новую элиту. Но для этого нужна политическая воля. У нас есть эта воля? – Нет. Ставка на науку есть? – Нет. Значит, правящий политический класс не хочет переводить страну на новый уровень, его устраивает нынешнее качество.

Автор: Михаил Карягин
____________

Читайте также:

• Социология и признание
  
• Рациональное в политике
  
• Политика Звездных Войн