Груз неуверенности

О чем следует молчать? С кем дружить? Кого избегать? Я правильно одет? То ли я ем? Те ли фильмы смотрю? Те ли книги читаю? Говорю не вызывающе? Мои шутки смешные? Произношение нормальное?

А ведь еще совсем недавно никому бы и в голову не пришло думать о подобной ерунде. Средний дореволюционный мещанин знать не знал, что такое груз неуверенности. Как жить, как любить, как умирать – у него на руках был подробный перечень предписаний с исчерпывающими комментариями от прошлых поколений.

Сравните это с тем, что есть, допустим, у нынешнего IT-специалиста. Прадед пахал землю и каждое воскресенье ходил в церковь; дед перебрался в город, пристроился на завод, снял косоворотку и уверовал в марксизм; отец получил высшее техническое образование, отказался от пролетарства и ушел в диссиденствующие интеллигенты; сын, “выучившись на компьютерщика”, не понимает ни фрондирующего отца, ни красного деда, ни косматого прадеда.

Взять хотя бы брак: каждые двадцать пять лет приходится заново придумывать семью. Три поколения назад священник, прежде чем повести к алтарю, отслеживал степень кровного родства аж до седьмого колена. В рабочих слободках женились быстро и пьяно. Интеллигенты, играючи и со вкусом, подавали на развод. Имея за плечами такой, с позволения сказать, багаж, стоит ли идти по венец? Жить как дед? Или как отец? Придумать самому? А вдруг не получится? Примеров нет, спросить не у кого, прочитать негде. “Решай сам”.

В таких условиях человек человеку дикобраз. Ведь никогда не предугадаешь, как сложатся обстоятельства и к чему, в конце концов, придет ваш сосед, сочиняя персональный домострой. Результат кустарного производства идентичности - профессиональной, религиозной, сексуальной, национальной, культурной – бывает порой весьма неожиданным.

Как снизить вероятность печальных отклонений, вроде безумия и разного рода перверсий? Из всех средств, известных нам, наиболее действенным является искусство.

Так, пушкинский Евгений Онегин окончательно закрепил переход московской аристократии от древнерусского уклада к европейскому. Если у молодых дворян и были проблемы с адаптацией родительских сундуков, набитых боярскими бобровыми шапками, к декорациям Санкт-Петербурга, то после прочтения известной поэмы они испарялись, аки дым от лица огня. Александр Сергеевич, посредством своего таланта, легитимировал их быт, их нравы, их моду, их образ мыслей. И сейчас, через двести лет спустя, манеры белых эмигрантов, живущих в Старом Свете, вполне онегинские.

С предпринимателями второй половины девятнадцатого века история повторилась с точностью до мельчайших деталей. Они появились вдруг, на пустом месте. От продажи паленой водки в иркутском кабаке к подрядам на строительство железной дороги. Был бородатый трактирщик с ножом за пазухой, а стал миллионщик во фраке. Разумеется, это травма, человек выбит из колеи, ему нужен совет или хотя бы достоверная картинка того, что же на самом деле произошло. Как и следовало ожидать, нишу мгновенно заполнили пьесы Островского. Купцы приходил на его спектакли не ради эстетического удовольствия, а за ответом на вопрос “кто я?” и, конечно, его получали.

Линейку можно и продолжить. О босяках писал Горький, о семинаристах – Помяловский, о горожанах – Гиляровский, об украинских селянах – Нечуй-Левицкий, о крестьянах – Энгельгардт, о провинциальных русских – Лесков и т.д.

К сожалению и к ужасу, в теперешней России нет и намека на мысль. Литература, кинематограф, телевидение и СМИ как будто нарочно оставляют без внимания существование целых классов. Назовите хотя бы один фильм, пусть средненький и ни разу не выдающийся, о провинциальных коммерсантах? Книга? Сериал? Сборник статей? Ничего. Балабановские “Жмурки”, но это больше карикатура, чем картина.

Последствия у этого, казалось бы, сугубо культурного упущения, прямее некуда. Раз нет образа, нет объяснения, не примера, нет мифологии, ее начинают изготавливать вручную, по самопальным рецептам и алкогольному наитию.

Вдруг, откуда не возьмись, как черт из коробочки, появляются секта царебожников и расстреливает в Высшем Волочке районный отдел милиции; вдруг восстает из пепла Русь языческая со свастиками и жертвоприношениями; вдруг в заброшенной тверской деревне устраивается поселение кришнаитов; вдруг главным мусульманским террористом оказывается молодой человек с типичной рязанской физиономией.

Если так пойдет и дальше, велик шанс вернуться в средневековье, где, как известно, бродят люди с песьими головами и летают ведьмы. В самом деле, кто знает, куда движутся, с позволения сказать, дискуссии в закрытых социальных группах?