Интернет-цензура: мировой опыт

«Чтобы проверить ряд гипотез, создан внутренний сервис доступа к YouTube» — сообщение с таким текстом компания «Ростелеком» прислала своим сотрудникам в августе с просьбой протестировать новый инструмент. Пользователи, эксперты и СМИ предположили, что проверка сервиса — это подготовка к «мягкой» блокировке видеохостинга посредством создания регулируемого «зеркала». Произошедшее вновь обострило дискуссию относительно реализуемости и правомерности интернет-цензуры в России.

Государственное регулирование сети, впрочем, не стоит считать исключительно российским «кейсом» — это мировой тренд. Ограничительные практики вступают в силу повсеместно и независимо от политического устройства, разделяя онлайн-пространство между странами. Эксперты называют процесс распада некогда глобальной сети на отдельные, политически обусловленные участки «балканизацией Интернета» — по аналогии с распадом единого региона Балкан на самостоятельные государства в начале XIX века. Виртуальное пространство постепенно теряет статус «мировой паутины». 

Опыт авторитарных стран — привычный пример интернет-цензуры. Однако какую роль в «балканизации Интернета» играют западные страны? Более того, что демократическим государствам позволяет сохранять общественную лояльность в условиях работы с цензурой? 

Прозрачность

Отличительная особенность цензурной политики на Западе — работа с интернет-источниками, нарушающими установленные нормы, в открытую.

Во-первых, распространенной практикой является предварительное оповещение источника о нарушении законодательства с последующей установкой «дедлайна» для удаления противоправной информации. Во Франции, например, правонарушителям дается 24 часа на удаление с четким указанием причин, прежде чем департамент, ответственный за «онлайн-преступления», получает право требовать от провайдера блокировки. 

Во-вторых, ответственные органы формируют «черные списки», публично предоставляющие информацию о заблокированных или подлежащих блокировке источниках. Важной составляющей является обоснование в документе причин блокировки — обратным примером можно считать Иран, власти которого публикуют соответствующие списки, однако не указывают причин попадания в них тех или иных сайтов.

Прозрачность цензурной политики позволяет снизить уровень общественного недовольства, также потенциально предоставляя гражданскому обществу и нарушителям основания и пространство для обжалования приговоров. 

Работа через посредников

Вероятно, наиболее известный случай онлайн-цензуры на Западе — это блокировка Twitter-аккаунта Дональда Трампа в 2021 году. Руководство социальной сети обвинило бывшего американского президента в призывах к насилию на фоне мятежа Капитолия. Этот «кейс» демонстрирует один из принципов регулирования Интернета в странах Северной Америки и Европы — отсутствие прямого влияния со стороны государства.

Социальные сети — одни из возможных посредников. Содействие в удовлетворении государственных интересов может стимулироваться как формальными штрафами за отказ от удаления противоправной информации, так и неформальным давлением. 

Преимущество опосредованной работы с цензурой выражается в том, что государство внешне абстрагируется от контроля над свободой слова, предоставляя эту функцию частным компаниям и корпорациям. Отсутствие канала прямого влияния потенциально защищает власть от обвинений со стороны гражданского общества, сохраняя имидж демократичной страны. 

«В рамках закона»

Для западных стран не характерно создание неформальных ограничений на использование онлайн-ресурсов. Примером подобных ограничений в случае авторитарных стран может служить искусственное замедление подключения к тем или иным сервисам, не требующее при этом полной блокировки. Вторая неформальная практика, встречающаяся в Иране, Турции и Китае — это контроль над онлайн-дискуссиями посредством «ботов» и провластных блогеров. 

Эксплуатация неформальных практик контроля позволяет властям эффективно реализовывать свои интересы без необходимости перестраивать устоявшиеся институты. Более того, государство едва ли признает за собой ответственность за подобное «вмешательство» в онлайн-пространство, что позволяет регулировать Интернет относительно скрытно. 

Фокус западных стран, наоборот, в большей степени смещен на адаптацию законодательства под потребности контроля. В одном из сравнительных исследований по теме интернет-цензуры было показано, например, что из трёх исследуемых стран, — Иран, Турция и Франция, — лишь Франция в недавнем времени была вовлечена в работу над юридическим оформлением регулирования Интернета. 

С одной стороны, юридическое закрепление контроля сигнализирует о повышении уровня государственной вовлеченности в политику цензурирования. С другой, — фиксирование формальных норм позволяет оправдывать те или иные регуляторные меры «верховенством закона», что не несет серьезного репутационного ущерба в глазах ни внутренней, ни международной аудиторий. 

Россия в контексте мирового опыта

В рамках обсуждения регулирования Интернета, можно рассматривать содержательный и технический аспекты. В первом случае принято говорить о том, что регулируется, какие темы государство рассматривает как чувствительные. 

Общий «триггер» для всех стран — призывы к насилию, разжигание конфликта. На Западе особое внимание уделяется ограничению «языка ненависти» и борьбе с дискриминацией. В Иране к чувствительным темам относятся политическая оппозиция, коррупция, права этнических и религиозных меньшинств, гендерные вопросы. В Китае, называемом страной с наиболее закрытым Интернетом, цензуре подвержено политическое измерение, однако власти оставляют пространство для общественной критики в некоторых социальных сферах. В России сегодня на первый план в качестве чувствительной темы выступает СВО. 

Технический аспект же подразумевает вопрос, как власть регулирует Интернет. Прозрачность, опосредованный контроль и законодательные корректировки — всё это относится к техническому аспекту контроля. В этом контексте Россия использует практики, аналогичные принятым на Западе.

Российские органы, ответственные за цензуру, также предварительно оповещают правонарушителей, публикуют «черные списки» (т.н. «Единый реестр запрещённых сайтов»). Зачастую ответственность возлагается на площадки, на которых были опубликованы противоправные материалы. Юридическое поле последовательно адаптируется под запросы власти — например, это касается недавнего принятия закона о «суверенном Интернете». Впрочем, в отличие от западных стран, оформление правового контура в России существует одновременно с использованием и неформальных практик контроля (спонсирование «инфлюенсеров» и «ботов»).

Российскую политику онлайн—изоляционизма, таким образом, можно рассматривать не только как частный случай, обусловленный внутренними интересами, но и как продукт глобальной «кибербалканизации».

Павел Иванов, аналитик Центра политической конъюнктуры