От геополитики к хронополитике

политологМихаил Карягин

Глобальные мировые процессы часто рассматриваются в старой геополитической оптике, которая, вероятно, хорошо работала в прошлом веке, однако сегодня все реже позволяет нам эффективно анализировать реальность. Столкновение цивилизаций, конец истории, представления о глобальных ценностях — все это в прошлом. XXI век все настойчивее подводит нас к другому измерению борьбы: времени. Сегодня страны конкурируют не только и даже не столько за территории и ресурсы, но за будущее — за то, чье представление о завтрашнем дне победит и станет основой для глобального развития. 

Образ будущего для управления настоящим

Слом послевоенного консенсуса, который просуществовал более 70 лет, обостряет борьбу за установление нового статуса-кво. В условиях глобальной неопределенности: климатического кризиса, технологических прорывов, обострения конфликтов — выигрывает не тот, у кого больше танков, а тот, у кого убедительнее повестка будущего.

Такой повесткой может быть инклюзивный миропорядок, который предлагает Россия и другие развивающиеся страны, «зеленый переход» Европы, «технологическое лидерство» Китая или «возвращение к величию» США. Все они — не просто лозунги, а попытки захватить временную инициативу, задать новый фрейм, в который будут вынуждены встраиваться другие.

Битва глобальных сценариев

В основе хронополитики — сценарное мышление. Государства, корпорации и даже вооруженные силы сегодня создают собственные прогнозы на 2030, 2040 и далее. Они формируют стратегии, бюджеты, закупки и образовательные программы, исходя не из текущего положения, а из модели грядущего. 

Битва сценариев особенно наглядна в глобальном контуре. Один прогноз обещает демографический коллапс в Европе и Китае, другой — рывок ИИ и увеличение продолжительности жизни. В одной реальности — распад глобального мира, в другой — его техноцентрическая консолидация. Битва идет не только за ресурсы, но и за восприятие возможного: если вы верите, что война неизбежна, вы к ней готовитесь. Если вы верите в «цифровую гармонию», вы инвестируете в EdTech и ИИ.

Таким образом, хронополитика становится механизмом мобилизации. Не важно, насколько реалистичен ваш сценарий или ваш взгляд на картину будущего — важно, как это работает на внутреннюю консолидацию, репутацию, международные организации. Это объясняет, почему Россия говорит о «многополярном будущем», США — о «битве за демократию в XXI веке», а Китай — о «цивилизации гармонии». Каждый строит свой временной контур и стремится к доминации своей картины мира.

Хронополитика внутри страны

Неслучайно, в России ведется не только борьба за формулирование глобальных сценариев развития и формулирования нового миропорядка, но и формулируются долгосрочные внутриполитические тренды в рамках нацпроектов, рассчитанных на годы вперед.

Борьба за будущее — это не только внешняя стратегия. Она все чаще становится внутренним инструментом управления. Когда власти говоря, что к 2030 году появятся новые дороги, квантовые компьютеры или будет полностью побеждена бедность, они не просто информирует или завлекают граждан перспективой, они контролируют восприятие времени, обещает светлое завтра, даже если актуальные проблемы нарастают.

Политическая стабильность все чаще удерживается не за счет реального благополучия, а за счет отложенных ожиданий. Будущее становится новой формой социального контракта: даже если проблемы не решены сегодня, то завтра ты получишь «компенсацию» за ожидание.

При этом у людей появляются собственные формы хронополитики: от эмиграции «в будущее» (релокация, цифровые профессии) до замыкания в настоящем (кризис доверия, «здесь и сейчас»). Расхождение между официальным и личным будущим — важнейший фактор социальной напряженности.

Борьба за будущее в эпоху неопределенности

Одна из главных проблем современной хронополитики — радикальное ускорение технологического развития. Искусственный интеллект, нейросети, биоинженерия, сложное моделирование — все эти технологии развиваются столь стремительно, что любые долгосрочные сценарии устаревают еще до публикации. Мы уже писали о смерти футуризма из-за развития технологий, но в контексте борьбы за глобальные нарративы будущего он становится особенно интересным.

Вместо линейного планирования приходит эпоха вариативных будущих, каждое из которых может реализоваться в зависимости от одной технологической развилки. Это делает хронополитические стратегии шаткими: лидер, пообещавший «цифровую трансформацию», может столкнуться с тем, что сама цифровая инфраструктура меняется быстрее, чем его политика.

ИИ в этом контексте — это не только инструмент, но и новый субъект хронополитики. Алгоритмы начинают формировать повестку: от генерации контента до создания целых законопроектов. Более того, ИИ способен навязывать человеку сценарии его собственной жизни: подбирать работу, кредит, рекомендации в образовании или даже спутника жизни. Наверняка, кто-то из ваших друзей уже заменил своего психолога чатом GPT.

В политических процессах влияние ИИ пока не столь очевидно, однако мы в ЦПК уже фиксируем приближение так называемого  кибер-айсберга. Волнообразное развитие нейросетей приведет к тому, что процесс не будет линейным. Нейросети резко изменят представление о привычных политических процессах, в том числе на глобальном, мировом уровне.

Михаил Карягин, заместитель директора Центра политической конъюнктуры.

#МихаилКарягин