ПМЭФ-2023: Путин и бизнес в эпоху политического монетаризма

философАркадий Недель

Выступая на ПМЭФ 16 июня, президент РФ обозначил несколько пунктов будущей экономической повестки и подвел некоторые итоги. Главный из них таков: несмотря на десять пакетов санкций и беспрецедентное давление, в России не произошел экономический коллапс, которого ожидали наши партнеры-оппозанты. Не случилось самоизоляции страны и ее, как предполагалось, неизбежного отскока от цивилизационного экономического пространства в некое Средневековье. РФ остается открытой для иностранных инвестиций, если таковые последуют после (или во время, кто знает...) окончания военного конфликта на Украине. При этом политика импортозамещения показывает свою эффективность, поскольку многие западные бренды, которые были вынуждены уйти с российского рынка отнюдь не по своей воле, вполне успешно замещены отечественными производителями. 

Также Путин в очередной раз призвал бизнес ориентироваться прежде всего на внутренний рынок. И эта ориентация будет, по его словам, всячески поощряться различными льготами: резким сокращением плановых проверок, амнистией бизнесу, у которого имели место вынужденные валютные нарушения и т. п. Кроме того, президент говорил о «зонтичном механизме кредитования», что зачастую необходимо малому и среднему бизнесу, когда предпринимателю не хватает своего залога для получения финансирования (гарантия корпорации МСП перед банком, что обязательство бизнеса перед банком будут выполнены). По данным Росстата, в 2022 году в России инвестиции в основной капитал выросли на 4,6%, что в номинальном выражении составляет около 28 млрд рублей. Несмотря на алармистские комментарии некоторых экспертов, ситуация в нашей экономике значительно лучше, чем об этом говорят в западных СМИ. В цифрах картина такова: −1% — НДФЛ, +15% — налог на имущество, +15% — НДС, −37% — НДПИ, и это с учетом общего падения цен на нефть и газ и необходимости покрывать военные затраты (все оборонные предприятия сегодня работают круглосуточно). 

Это — экономическая картинка, которая может одних сильно воодушевить, других — повергнуть в скепсис, третьих, возможно, оставит равнодушными. 

На экономическом форуме принято, понятно, больше обсуждать проблемы денег и заработка, оставляя политику в примечаниях. Однако мало сомнений в том, и сам Путин кратко упомянул об этом, что одновременно с хозяйственными вопросами в режиме реального времени происходит мощнейший сдвиг во всем политическом поле, который заденет в той или иной степени каждую страну. Этот сдвиг — его лучше назвать «большой разворот» — касается не только политики как таковой, он в известном смысле является антропологическим, если не сказать религиозным, и идет он по траектории суверенизации стран, которые когда-то были полностью ориентированы на долларовую мощь. Это можно сравнить с теми чувствами, которые испытывали многие колонии Древнего Рима, зависевшие от его власти, и которые имели от этого свои дивиденды. Они верили в его могущество и одновременно тяготились им. Или другое сравнение — с папским престолом.

Святой престол (la Santa Sede) — центр духовной жизни католического мира, чье могущество основано, помимо несметных богатств, истории, властью над священным знанием и догматами Церкви, на вере каждого католика в то, что Ватикан управляет не только прошлым, являясь в каком-то смысле архивом благочестия и спасения, но и будущим. Слово, сказанное папой, — слово самого Христа; власть папы земная и небесная, он говорит не из прошлого или настоящего, а из будущего, как бы озвучивая речь самого Спасителя, который вобрал в себя все время целиком. Не зря же папа Иннокентий III, сын графа Трайсмундского, взошедший на престол в 1198 году, объявил себя прямым наместником Христа и главой всего христианского мира и приложил немало усилий для создания абсолютного папского государства, стоящего над всеми светскими, и на достижение неограниченной власти, как духовной, так и политической. А если власть Святого престола естественным образом укоренена в будущем, исходит из него, творит его sui generis, давая надежду на спасение каждому верующему, то и вера в него и в его мощь не подлежит сомнению. Подчинение папским догматам означает ни больше ни меньше получение билета в будущее время, комфортную жизнь, защиту и, в конечном счете, спасение души. 

В ХХ веке, после Бреттон-Вудского соглашения, которое было подписано в конце июля 1944 года в курортном городке штата Нью-Гэмпшир (США), финансовым «Святым престолом» стал американский Федеральный резервный банк, а Бреттон-Вудская финансовая система — новым католицизмом, только с гораздо большим числом «верующих». Напомню кратко основные его догматы: жесткая фиксация цены золота — $35 за унцию, установление твердых обменных курсов с долларом как стержневой валютой, с помощью т. н. валютных интервенций национальные банки поддерживают курс доллара, ревальвация и девальвация национальных валют, возникновение МВФ как структуры, «поддерживающей национальную экономику и стабильность национальных валют». Иначе говоря, МВФ выступает мировым кредитором. Это своего рода банковская индульгенция, только наоборот: не верующий платит Святому престолу за отпущение грехов, а банк дает кредит верующим в долларах, чтобы навеки привязать его к своей церкви. Это и есть то, что американский культуролог Дэвид Гребер назвал «структурным насилием», т.е. структуры, «способные создаваться и поддерживаться только за счет применения насилия», даже если для обычного режима их работы такое насилие требуется не всегда. 

Джозеф Стиглиц, служивший в середине 1990-х главным экономистом Всемирного банка, работавший в администрации президента Клинтона, в своей книге «Глобализация и ее негативные эффекты» (Globalization and its Discontents, 2002) резко критиковал неограниченный монетаризм, как и неолиберальную модель в экономике в целом. Он писал, в частности, что безостановочная либерализация, а вместе с ней приватизация и максимальное выдавливание государства, которые МВФ навязывает развивающимся странам, на самом деле приносит непоправимый вред и закабаляет страны «третьего мира» на десятилетия вперед. Сам Стиглиц придерживается скорее кейнсианской модели управления, сформулированной Джоном Кейнсом в его известной книге «Общая теория занятости, процента и денег» (1936), т. е. свободный рынок с вмешательством и регулировкой рынка со стороны государства в тех случаях, когда это необходимо. Неограниченный монетаризм и неолиберальная модель ведет к потере суверенности страны. Вместо реальной борьбы с бедностью и повышения уровня жизни, как это, например, случилось в России 1990-х гг., финансовые потоки оседают в руках подпитанных МВФ элит, что ведет к еще большему разрыву в благополучии между последними и всеми остальными.

С точки зрения любой церкви, уклоняющиеся от ее догматов или те, кто предлагает какие-то альтернативы, являются еретиками. А еретики подлежат наказанию, либо, еще лучше, уничтожению. Так было всегда. Нет нужды вспоминать бесчисленные походы армии Святого престола против еретиков, как из числа простых людей, которых обвиняли в ереси или колдовстве, так и ныне всем известных, как Джордано Бруно, которого сожгли на костре в самом начале XVII века, ученого, философа, осмелившегося поставить под сомнение универсальную, вселенскую власть Ватикана. К слову, католическая церковь до сих пор не извинилась за казнь Бруно. 

Было бы крайне наивно думать, что Бреттон-Вудская церковь чем-то сильно отличается от Ватикана или иной структуры. Принципиально —ничем. Иллюзия того, что, если еретиков больше не сжигают на кострах, то мы пребываем в мире демократии и благоденствия, всеми силами внедрялась в умы тех, кто по тем или иным причинам попадал под власть Бреттон-Вудса. Разумеется, нельзя не приветствовать в наши дни качественные изменения борьбы с еретиками, но также нельзя забывать о том, что сама эта борьба никуда не делась и только приобрела за время глобализации такой же глобальный характер. Словом, если прихожанин церкви Бреттон-Вудса начинал сомневаться в ее вселенской мощи, будь это рабочий текстильной фабрики или президент страны, он попадал в бесперспективную категорию «недемократических еретиков», а это всегда чревато неприятностями. 

Вспомним историю с президентом Франции де Голлем. Пригретый Черчиллем во время войны (настолько, что даже заимел британское гражданство), этот не по способностям амбициозный политик был фактически назначен рулить и представлять Францию в послевоенном мире среди стран-победительниц. К середине 1960-х он, по всей видимости, настолько уверовал в свое политическое величие, что позволил себе открыто выступить против «папы». В 1965 году на одной из пресс-конференций он обрушился на Бреттон-Вудскую систему, назвав ее «опасной и ведущей к злоупотреблениям». По факту де Голль, мало понимавший в экономике, озвучивал идеи экономиста и финансиста Жака Рюэффа, выгнанного до того из банковской сферы из-за антисемитских законов, принятых правительством Виши. Поскольку Рюэфф всячески ратовал за отказ от доллара и возвращение к золоту, де Голль, искавший более суверенную экономическую модель для укрепления своей власти, воспользовался мыслью банкира, за что достаточно скоро и получил «Май 68» и потерю власти. 

Противоположный пример — Доминго Кавальо, министр иностранных дел и экономики Аргентины. Когда он руководил аргентинским МИД в правительстве Карлоса Менема, Кавальо повел четко проамериканскую политику, он основательно улучшил отношения Аргентины с Англией и стремился к масштабной интеграции страны в западную экономическую систему. На посту министра экономики Кавальо провел реформы по отмене торговых барьеров и реализовывал т. н. «план конвертируемости» национальной валюты с жестким уравнением песо к доллару — 1:1. Кроме того, доллар стал валютой-посредником внутри страны, что в 1994 году дало небывалый рост ВВП (максимальный для Аргентины за весь ХХ век). Однако уже в 1996-м в результате этих реформ госдолг вырос на две трети, достигнув отметки $99 млрд, что привело к значительному увеличению числа бедных и падению индустриального сектора. Это привело к отставке Кавальо, что не помешало ему в 1998 году, в момент катастрофического дефолта в России, побывать в Москве с консультациями в качестве кризис-менеджера.

Использование $-догматов подобно тем, что всегда использовал Святой престол, моделирует понятным образом отношение к своей мировой «пастве» и в политическом плане. Десять лет назад я писал о том, что, с точки зрения метаполитики, т.е. больших политических процессов, связанных между собой не сиюмоментными интересами, а более глубоким глобальным дизайном, Украина находится в политическом времени Латинской Америки ХХ века. Под «временем Латинской Америки» имеются в виду те методы, которые в первую очередь США применяли к ней для установления там своих правительств и продвижения своих интересов. Едва ли в ХХ веке найдется латиноамериканская страна, которая бы не пережила насильственной (и не однажды) смены правительства, которое не устраивало Соединенные Штаты по шкале лояльности к последним.

Вспомним, например, как в 1923 году в Гондурасе проходили выборы президента, на которых один из фаворитов — лидер Национальной партии генерал Тибурсио Кариас Андино, набрал 47% голосов, чего, однако, не хватило для победы на выборах. Парламент также не смог определить победителя (ситуация, в чем-то схожая с американскими выборами 2000 г., когда президента Дж. Буша-младшего буквально назначили президентом), после чего в стране начались беспорядки. Сразу же, 19 марта 1924 года США ввели свои войска в столицу Гондураса Тегусигальпу, и под их наблюдением прошли дополнительные выборы, на которых президентом был избран Мигель Пас Бараона. 

За два десятилетия до того, в 1903 году, Соединенные Штаты положили глаз на зону Панамского канала с целью возродить старый французский проект постройки грандиозного канала, который бы связал Тихий океан с Карибским морем (Атлантическим океаном). У французов этот проект довести до ума не получилось из-за плохого планирования и коррупции, в которой оказались замешаны высшие чиновники Третьей Республики. Американцы, учтя все ошибки, взялись за дело со всей серьезностью и ради этого плана, благодаря умелому военному вмешательству во время гражданской Тысячедневной войны в Колумбии между консерваторами и либералами, в ноябре 1903 года забрали у Колумбии Панаму, создав «Независимую Панамскую Республику». С ней-то они и подписали договор о передаче США прав на столетнее владение «зоной земли и землей под водой для сооружения, эксплуатации, установления санитарного порядка и защиты упомянутого канала». Договор был подписан тогдашним госсекретарем Джоном Хэйем и колумбийским послом Томасом Эрраном. 

Или вспомним «трагическую декаду» (9-19 февраля 1913 г.) в Мексике, когда в результате военного переворота — мексиканского «Майдана», американцы тогда поддержали мятежников — свергли президента Франсиско Мадеро, и к власти пришел генерал Викториано Уэрта, попытавшийся установить в стране, несмотря на свое революционное прошлое, прежнюю, по Порфирио Диасу, модель правления. Ставка на Уэрту оказалась ошибочной, и вскоре в портовом городе Веракрусе высадился ВВС США, главным образом, чтобы помешать прибытию немецкого судна с оружием, предназначенного для сторонников нового президента. Позже Уэрту, вызывавшего стойкую неприязнь у Вудро Вильсона, успешно свергли. Он закончил свои дни в американской больнице и умер при крайне странных обстоятельствах.

Это примеры, несколько из мириад, того, как применяются политические и военные методы к еретикам. И было бы странно думать, что эта, проверенная веком техника политического менеджмента своих интересов, по каким-то причинам обошла Украину. Подчеркну еще раз: на шкале политического времени Украина для США — не современная страна, как даже Афганистан или Северная Корея (из «стран-изгоев»), а «латиноамериканская» страна со всеми вытекающими из этого выводами. Методы установки в ней своих властных институций и способы влияния на население, а также и ее рассмотрение в качестве очередного природного ресурса — тоже являются исключительно латиноамериканскими. Украина — это восточноевропейский Гондурас или Никарагуа, власть в которой по определению не может и не должна быть никакой другой, кроме как холистически ориентированной на США. И дело здесь даже не в Украине как таковой, которая развивалась, хорошо или плохо, своим путем — от несуществовавшего государства к советской республике и далее к стране-коллатерату, полностью подчиненной западной идеологии и геополитическими интересами, а сейчас — американской внешнеполитической доктрине. 

В 1971 году, указом президента Никсона о временном запрете конвертации доллара в золото, Бреттон-Вудская система фактически сгенерировала (что официально оформится через несколько лет), как это четыре с половиной века назад произошло с католицизмом, свою альтернативу — Ямайскую валютную систему (ЯВС). Она отличалась возможностью стран самим определять валютный курс, МВФ еще более окреп в качестве верховной структуры, которая следила и влияла на этот процесс. Золото стало товаром среди прочих. Так, если лютеранская Реформация подрывала институциональную власть пап, предлагая верующим общаться с Богом «напрямую», и которая политически закончилась Вестфальским миром 1648 года, когда в Европе установился порядок веротерпимости, ЯВС узаконила порядок «валютотерпимости». Ведущие индустриальные страны, в первую очередь такие, как США, Англия, Германия, Япония, превратились в страны с резервными валютами, т.е. как бы по факту поделили между собой монетарную власть над миром. 

Однако валютный раскол монетарной церкви, введение валютотерпимости, о которой за несколько лет до того мечтал тот же де Голль, игра на равных, открыла новую эпоху противостояния, в первую очередь между США, Англией и Европой, которое, по существу, закончилось только сегодня полным фиаско последней (при сохранении евро как резервной валюты и полном политическом бессилии европейских стран). «Валютный Вестфаль», установленный в 1976 году, и в это же время — завершение долгого и мучительного процесса деколонизации, когда всем европейским странам пришлось навсегда расстаться со своими колониями, а Европе — с имперским самовосприятием, обозначил наступление новой эпохи: политического монетаризма.

Политический монетаризм — это когда валюта какой-то страны-эмитента, например, доллар США, прямо или косвенно используется в качестве инструмента влияния на остальные страны ради достижения лояльности этих стран-реципиентов. Этим, собственно, всегда и занимались такие структуры, как МВФ, осуществляя долларовые инъекции по всему миру, особенно в бывших европейских колониях. Так, если после Бреттон-Вудса доллар перестал быть золотом, т.е. ассоциироваться с вечностью, то в результате ЯВС он превратился в своеобразную «стрелу времени», следовать за которой нужно всем, кто хотел и хочет обеспечить себе комфортное место в будущем.

Но чтобы эта стрела находилась все время в движении, а не стояла в каждый момент времени на месте, как у греческого философа Зенона, США, страна-эмитент, должны были держать свою экономику в узде. Когда Никсон объявил о приостановке обмена доллара на золото, он руководствовался необходимостью девальвации национальной валюты ради оздоровления американской экономики, его коллега, тогдашний президент Франции Жорж Помпиду, с которым он как раз в то время встречался на острове Терсейра, очень боялся, что это негативно скажется на конкурентоспособности Европы, в частности Французской Республики, которая не имела никаких серьезных рычагов давления. В отличие от Никсона, Помпиду, в прошлом банкир, хорошо разбирался в банковских делах и мог часами напролет болтать про динамику обменных курсов, Дику, начинавшему свою карьеру адвокатом в нефтяных компаниях, было на это наплевать. 

What is good for the US is boot for the rest of the world (Что хорошо для США, то сгодится и для мира). К марту 1973 году доллар потерял стабильность и ушел в свободный полет, обозначив направление движения для остальных. Тогдашний премьер Англии Эдвард Хит, затащивший туманный Альбион в ЕЭС, в срочном порядке посоветовал канцлеру Германии Вилли Брандту использовать свои долларовые запасы для поддержки фунта, что было бы, по мысли британского премьера, «достойным европейским ответом». Брандт попросил Хита стабилизировать фунт по отношению к валютам соседей. Брандт, как и его министр финансов Гельмут Шмидт, не спешили с оказанием услуг по стабилизации фунта, опасаясь быть спонсорами британской инфляционной политики. Франция сразу же начала испытывать на себе тяготы отбывающего капитала, пеняя Германии за ее игнор европейских — читай: французских — интересов. Расхлебывать это пришлось уже новому французскому президенту Жискару д’Эстену, пережившему несколько валютных девальваций и мечтавшему о европейской интеграции, возможно, еще по личным мотивам. Детство он провел в оккупированном французами Рейнланде.

Как мы знаем сегодня, мечты Жискара д’Эстена сбудутся при канцлере Коле и при непосредственном участии США, покончившими с Рейганом во главе с «империей зла». Германия сначала воссоединится, затем возникнет ЕС с его единой валютной системой. В действительности же произойдет следующее: Германия монетарно окажется привязана к Европе, возглавив ее экономически, и таким образом во многом будет нейтрализована как американский конкурент. Колю было дано согласие, что Европейский валютный институт будет находиться во Франкфурте, бок о бок с Центральным банком, Пакт о стабильности, который ограничивал бюджет европейских стран 3% ВВП, освобождал Германию, после перехода на евро, от головной боли по поводу инфляции. 

В политическом плане роль Германии отныне сводилась к прикрытию «европейского фронта» во всех тех случаях, когда Америка с особенным угаром занималась политическим монетаризмом. Когда в 1979 году Иран вознамерился поменять свои долларовые запасы в дойчмарки, немецкий Центробанк очень резко отреагировал на эту инициативу, отдав по факту США миссию разруливать угрозу инфляции. 

В эту игру, впрочем, входит не только $ — сила, применяемая для создания политической лояльности разных стран к Америке, наказанию еретиков и т. п., но и манипуляции с самим долларом. Так, в период президентства Джимми Картера, и после превращения доллара в стрелу времени, начала расти инфляция потребительских цен, вызывавшая немалое беспокойство у верующих в доллар стран. Это особенно стало очевидным, когда министр финансов США тех лет Майкл Блюменталь летом 1977 года объявил курс доллара завышенным. Арабские страны, главные поставщики нефти, задумались о дедолларизации и переходе на иную валюту. Блюменталю погрозили пальцем, и он, посчитав свои заявления чересчур революционными, в одночасье сменил точку зрения: доллар стал снова «сильным». В следующем году, несмотря на «извинения» Блюменталя, доллар продолжал падать, Америка несла убытки, а ОПЕК снова заговорила о возможной смене валюты для нефти, ситуацию в конце концов разрулили политикой дорогого кредита и повышением процентной ставки.

Во время ПМЭФ на вопрос ведущего о том, желает ли он дедолларизации российской экономики, Путин ответил однозначным «нет». «Такой цели у нас не было и нет, как и влияния на дедолларизацию мировой экономики». Америка остается одной из самых мощных экономик мира, в чем, по мнению Путина, заслуга талантливого американского народа. Но «сегодня, — продолжает президент, — американское правительство злоупотребляет доверием американского народа ради достижения сиюминутных целей». Вкратце, мысль Путина сводится к тому, что доллар теряет кредит доверия, и как расчетный инструмент, и как резервный. На сцену выходят национальные валюты, в первую очередь Китая.

Что озвучил Путин, комментируя этот вопрос? То, что политический монетаризм, запущенный после распада Бреттон-Вудской системы, теряет сегодня свою функциональную силу. Он уже не может демонстрировать ту степень эффективности, которую демонстрировал три-четыре десятилетия назад. 

Причина этому лежит не только в появлении сильных экономических конкурентов, как Китай, или распаде Нового мирового порядка и ослаблении американской хватки, но главным образом в очевидной дисфункции американского внешнеполитического менеджмента, который США все еще применяют (на той же Украине). Украина, как и Европа, ему подчиняется, потому что, как я отметил выше, пребывает в ином, «латиноамериканском» политическом времени, в то время как сама Латинская Америка из него сейчас активно выходит. Этот люфт во времени между инструментами, применяемыми в борьбе за планетарную власть, и объектами, к которым они применяются, дает уникальный шанс для создания новой культурной и политической реальности. Важно этот шанс не упустить.