Правители и жертвы

Пустая, плоская книга для всех, кто хотя бы в общих чертах в теме. Хоскинг, по сути, пишет об истории «русского вопроса», и отличается от всего написанного на эту тему разве что академической сухостью и нейтральностью изложения. Оригинальных идей, которые можно было бы использовать в работе, в тексте Хоскинга я не заметил.

В узком смысле слова книга посвящена положению русских в СССР. Заголовок воспроизводит штамп: русские одновременно авторы советской империи и ее хранители, но они же и ее основные жертвы. В сегодняшней Российской Федерации как в рудименте СССР осталась эта черта — национальные республики имеют все кроме титульной нации, от чего отдельные представители этой самой нации, по слухам, очень страдают. Ясно, в общем, что можно видеть в русских то ли слуг, обличенных в шовинизме, то ли королей, недосягаемых для обыденного равенства народов. В имперском статусе русских многое напоминает опыт британского или французского колониального правления и последующих культурных катастроф, но, пожалуй, специфика, которая делает нас уникальными все же имеется. Это коммунистическая идеология, которая запустила в стране механизмы аутоколонизации, в рамках которой субъект и объект колониальной политики начали систематически смешиваться друг с другом. Российская метрополия всегда сама находилась в состоянии догоняющего развития по отношению к Западу, но при этом видела свою миссию в модернизации имперской периферии, от чего все еще больше запутывалось. К сожалению, эта линия у Хоскинга совсем не развита.

Вообще, в книге русский народ представлен в виде достаточно пассивного географического и этнического образования, который плывет в потоке времени, вяло реагируя на различные раздражители. Среди них особое место занимают политики памяти, национальная литература (особенно Хоскинг прикипел к писателям-деревенщикам), ну и попытки руководящих действий со стороны московской партии и правительства. Русский народ сам по себе ничего не хочет, ничего не создает, и вообще, по большому счету, не особенно интересуется проходящими вокруг него социальным экспериментам, вспоминая о них, разве что когда становится совсем туго. Поэтому, у Хоскинга в тексте есть, например, описание процесса над Бродским, который, казалось бы, для данной темы глубоко вторичен, но совсем мало oral history, хотя соответствующие исследования и проводились.

Как введение в предмет «Правители и жертвы», впрочем, вполне добротная книга. Целевая аудитория — студенты, для которых фамилии Шафаревича или Кожинова окажутся новыми. Но для нас, которые собаку съели на проклятых русских вопросах, все это звучит как не самое вдохновляющее повторение пройденного. О предполагаемых читателях книги красноречиво говорит тот факт, что Хоскинг специальный параграф посвящает разграничению понятий «русского» и «российского», призывая их ни в коем случае не путать, ибо это важно для понимания этих самых российских русских.

Первая половина книги представляет собой стандартную экспозицию советской власти на просторах 20-40 годов и заканчивается Великой отечественной войной. Тут нет решительно ничего нового, все те же рассказы о коллективизации и индустриализации, которые дополняются очаровательными по своей силе выводами о том, что по русским все это, оказывается, ударило больнее всего. В качестве обязательного аперитива тут Бердяев, Солженицын и насущные проблемы русского мессианства. Потом теоретический вывод или скорее лозунг Хоскинга: советских лидеров погубило противоречие между декларациями социалистического интернационализма и реально существующей территорией, на которой в культурном, экономическом и политическом смысле естественно доминировали русские. Этот тезис о неразрешимых этнических или идеологических противоречиях, которые привели в итоге к крушению СССР, в тексте подтверждения не находит.

Экспозиция ранней советской истории в версии Хоскинга ориентируется на поп-события и на обсуждение исторических клише. Автор, конечно, вытаскивает тут несколько примечательных цитат (что вообще является одним из основных достоинств книги), например, утверждение Калинина о том, что национальный вопрос — это вопрос сугубо деревенский, и что в фабричных цехах у рабочих нет национальности, произнесенное им на съезде коммунистов Узбекистана. Но уже несколькими страницами позднее Хоскинг обращается к пересказу основных идей Андрея Платонова и Михаила Булгакова. У Платонова он, разумеется, ограничивается «Котлованом», элиминируя тем самым контекст и забрасывая трюизмами вопиющую сложность происходящего.

В «избранной библиографии» Хоскинга есть, вроде бы, и «Повседневный сталинизм» Шейлы Фитцпатрик и, скажем, Reconstructing the State. Personal Networks and Elite Identity in Soviet Russia Джеральда Истера, заголовок которой был неудачно переведен на русский язык как «Советское государственное строительство». Но попыток теоретического осмысления подобных новейших исследований о Советской России в тексте не обнаруживается. Из Истера, к примеру, следует любопытнейший парадокс. Интернациональные группы подпольщиков, рассматривающих национальность как вторичный биографический факт или как пережиток прошлого, вокруг которых формировался после революции провинциальная государственная машина СССР, на каком-то этапе должны были осознать себя в качестве аппаратных и административных наследников Российской Империи. Тогда они должны были ответить для себя на вопрос «является ли Советская Россия государством русских, а если нет, есть ли у русских такое государство». Но — нет ответов.

Во второй половине книги автор продолжает следить за приключениями русских в СССР после 50-ых годов 20 века. Здесь все оказывается интереснее, ведь повествование вертится вокруг андроповского «мы не знаем страны, в которой живем». Хоскинг продолжает добросовестно снабжать читателя цитатами, любопытными демографическими сведениями (демографы начали переживать о вымирании русских еще в 1972 году) и проч. Выводы, которые он тут делает, иногда просто поражают своей легковесностью. Так, говоря о проблеме рождаемости, Хоскинг объясняет ее низкий уровень в российских городах отсутствием благоустроенных дворов, в которых родители могли бы следить за играми детей. В Средней Азии такой проблемы не было, вот там и рождаемость осталась высокой, заключает автор. Хоскинг все время ходит где-то неподалеку от по-настоящему важных идей. Например, он цитирует известное народное четверостишье о Гагарине («Хорошо, что Ю. Гагарин // Не еврей и не татарин, // Не хохол и не узбек, // А наш советский человек), но ничего оригинального по этому поводу сказать не хочет.

Как раз тут мы упираемся в коллективного Шафаревича и разнообразие советской полуофициальной и неофициальной публицистики и прозы по «русскому вопросу». Все это добросовестно, хотя и вновь поверхностно описывается в «Правителях и жертвах». Наконец, наступают девяностые годы, и здесь автор удивляется восстанию метрополии против своих колоний, которое в разлагающемся номенклатурном смраде позднего Советского Союза приняло форму ельцинизма и идеи суверенитета РСФСР. Российская Федерация выпрыгивает как черт из табакерки в 1990 году, хотя еще за два года до этого все считали, что распад СССР и распад России это по определению одно и то же. Стоит, кстати говоря, задуматься: не потому ли сепаратизм в для РФ-2012 является такой табуированной темой, что само нынешнее государство возникло как сепаратистской проект разрушителей империи?

На финальных страницах у Хоскинга приводятся различные поучительные наблюдения о мышлении Жириновского, Зюганова или Проханова, но в целом автор оставляет читателя в блаженном неведении. Русские — народ загадочный и с национализмом у них какой-то косяк, — таково краткое резюме этого исследования.

Джеффри Хоскинг «Правители и жертвы. Русские в Совеском Союзе». М.: НЛО, 2012.