Putinpolitik. Стратегия разумной длительности

философАркадий Недель

За последний примерно месяц в англоязычных СМИ появилось множество публикаций о «нежелании Путина» (reluctance, unwillingness) заключить перемирие с Украиной по предложенному президентом Трампом сценарию: сначала полное прекращение огня, затем переговоры о дальнейшем мирном урегулировании, включая самую чувствительную тему — завоеванных территорий. Не питающие симпатий к российскому лидеру аналитики, коих большинство, и те, кто одновременно критикует Трампа за излишнюю доверчивость и откровенно пророссийские взгляды, отмечают очевидное и сознательное затягивание Путиным мирных переговоров и прекращения огня. 
Их основной тезис: Путину не нужен мир, а только разговоры о нем; ему выгодно продолжение войны, в которой у российской армии сейчас явная инициатива (ВСУ оставляют Курскую область, российские военные взяли село Гуево, успешно проведена операция «Поток» по выходу в тыл ВСУ в районе Суджи через заброшенный газопровод и т. п.), он хочет не мира, а капитуляции Украины, а если все-таки мира, то исключительно на российских условиях, озвученных им в июне 2024 года: сохранение за Россией всех оккупированных территорий, передача пока еще не контролируемых провинций, на которые она претендует, официальный отказ Украины от вступления в НАТО. 

Общий вывод западных публикаций на эту тему, включая самые авторитетные издания, такие, как Politico, The National Interest, Bloomberg или Axios, лучше всего, пожалуй, описывается фразой Фионы Хилл, эксперта по России в первую каденцию Трампа: «нет никаких признаков того, что Россия пойдет на какие-либо уступки». Если бы в политике существовало априорное знание, то это — одно из них. Более сильное утверждение, common sens: Путин — президент войны (в этом, например, убежден бывший посол США в России Майкл Макфол), мир не его история, ненужный политический дизайн, в котором ему нечего предложить urbi et orbi. 

Феномен Putinpolitik 

Позиционирование Путина как недоговороспособного лидера, «президента войны» соответствует не только американской СМИ-политической риторике, по большей части антитрампистской, но и во многом западной Realpolitik. Последняя нацелена не на договор с Путиным, а на победу над ним, любой ценой, в первую очередь ситуативную. Если Россию нельзя победить на поле боя, с чем так или иначе согласно большинство экспертов, то ее можно одолеть в «искусстве сделки», бизнес и/или политической. И здесь Трамп может сыграть свою позитивную роль. Мастер сделок на короткой дистанции (short-range deal), он может переиграть Путина, публично унижая Зеленского (их разговор в Овальном кабинете 28 февраля 2025 года), сыграв на эмоциях, при этом тут же предложить хороший ситуативный вариант: прекращение огня в обмен на обещания снять какие-то санкции, закупки российского сырья, возвращения к столу «больших парней» и т.п. 

Нынешняя Realpolitik — это победа над противником через инклюзивность, включение его в качестве актора в выгодную для США конструкцию. Проще говоря, из политического противника (если не врага), каковым Путин был при Байдене, он превратился в одного из акторов сделки, от которого ждут — как трамписты, так и его критики — быстрого ситуативного реагирования, сообразно жанру — сейчас или никогда. Политика в отношении России сегодня строится таким образом, чтобы путем этой самой short-range deal забрать у нее время — длительность, которая с самого начала военной операции на Украине играла роль дополнительного (параллельного) фронта. 

Он во многом определял саму российскую стратегию — оккупация территорий не столько ради территориальных приобретений, которые едва ли нужны России с ее географией, сколько ради завоевывания будущего, в котором не должно быть войн, как на самих российских землях, так и на территориях соседних стран. Иными словами, с российской точки зрения, это война за время, и в меньшей степени за территории, которые в данной кампании оказываются менее значимым фактором, чем люди, на них проживающие. Поскольку в любой войне именно люди представляют время.

Эта длительность, разумная с точки зрения изначальной российской стратегии, нацеленная не на краткосрочные результаты, как перемирие ради входа в сделку с не очень ясными результатами, лежит в основании того, что можно было назвать, по аналогии с Realpolitik, — Putinpolitik. Это именно то, что американские аналитики, отчасти выражающие мнение своего руководства, вменяют Путину в вину. Так, журналист CNN Лорен Кент, цитируя слова российского президента о том, что «мы согласны с предложениями прекратить боевые действия, но исходим из того, что это прекращение должно быть таким, которое привело бы к долгосрочному миру и устранило бы первоначальные причины этого кризиса», заключает: «Россия тянет время и по-прежнему придерживается своих давних позиций».

Очевидно, что американский Realpolitik, которая, под руководством Трампа сегодня имеет больше общего с бизнес-проектом, и Putinpolitik находятся в разном времени. Первая требует немедленного включения и выполнения условий сделки, потому что завтра все может измениться, и точно неизвестно в какую сторону, вторая — эта конструкция, основанная на длительности и защите национальных интересов. И тут следует сделать важную оговорку: ни одна стратегия, нацеленная на защиту национальных интересов, не может быть краткосрочной или ситуативной и таким образом отвечать Realpolitik в трампистском смысле слова. 

Мюнхенская «этика силы»

Концепция MAGA самого Трампа, безусловно включающая в себя национальные приоритеты США, а значит их защиту, есть не что иное как разумная длительность в ее американском варианте. MAGA — это в известном смысле Putinpolitik в исполнении Трампа, пробрасывающая интересы Америки в долгое будущее. Другая, но не менее важная особенность Putinpolitik, напрямую связанная с разумной длительностью, состоит в том, что Путин на самом деле открыт к большому диалогу. Это стало очевидно в том числе после его знаменитого выступления в Мюнхене в 2007 году, которое часто, и не без оснований, воспринимают как радикальный поворот во внешней политике России. 

Тогда, да и сейчас, западные аналитики интерпретируют это выступление как агрессию и чуть ли не бунт против западных партнеров. Но это не так. Путин хотел быть услышанным, и Мюнхен был тогда хорошей для этого трибуной. Он не нападал, тем более не угрожал с позиции силы, которой на тот момент у России еще не хватало, но именно призывал к разговору — на равных. Для сравнения: атака Трампа на Зеленского в Белом доме, которую итальянский философ Умберто Галимберти назвал «этикой силы», когда партнера по бизнесу, в качестве которого Зеленский и прибыл, прессануть так, чтобы любое следующие предложение о сделке принималось уже безоговорочно. 

В Мюнхене ничего «на равных» не получилось, Джордж Буш-мл. придерживался доктрины Пола Волфовица, одного из главных политических неоконсерваторов эпохи, внушивший президенту мысль, что у Америки нет и не может быть равных. 

Путин искал если не сомышленников, то хотя бы собеседников как раз-таки для долгого разговора — после молниеносного краха СССР ему хотелось длительности, существенного исторического горизонта (что психологически вполне понятно), — но таковых не нашлось. Но так или иначе, Putinpolitik рождается в Мюнхене: вместо политического ситуационизма предлагается выработать стратегический план совместных действий, без нанесения урона одной стороне. 

Отнюдь не спонтанно и эмоционально, а после продолжительных рефлексий Путин приходит к выводу, что для России short-range deal в целом является плохой внешнеполитической моделью. В ней имплицитно заложен механизм частой смены политического дизайна, изменения решений, чересчур частые реакции на независящие от самой России факторы и многое проч., что, по мнению Путина, не соответствует российскому сознанию. 

Кроме того, тогда в Мюнхене президент понимал, что России необходимо время, довольно большое время, чтобы прийти к состоянию в общем независимой страны (что, как мы теперь знаем, оказалось крайне важным в дальнейшем). Другой причиной, вероятно, является то, что Россия, в гораздо большей степени, чем США и Европа, обладает политической хрупкостью или, если угодно, революционным потенциалом. «Революции нам не нужны», сказал Путин в одном из своих выступлений, как бы подытоживая российский опыт ХХ века.

Долгие интересы

В сегодняшних переговорах по украинскому конфликту Putinpolitik работает в том же режиме, что и прежде (не будет преувеличением сказать, что сам этот конфликт во многом возник в результате столкновения обозначенных моделей). Открыто говоря о неэффективности быстрых, ситуационных решений, которые устраивают западных партнеров, прямым образом не вовлеченных в войну, Путин снова ратует за длительность, в первую очередь имея в виду российские национальные интересы. 
Основная задача, каковой она представляется президенту сейчас, — это не добиться быстрого мира, который скорее всего окажется недолгим, а создать прочную мирную длительность, соответствующую политической специфике России. Похоже на то, что в настоящих условиях Putinpolitik — единственная модель, предлагающая работу с российским политическим временем, иными словами, учитывающая долгие национальные интересы российского государства.

Аркадий Недель, профессор кафедры философских наук МГЛУ.

#АркадийНедель