В бой идут одни мертвяки

ответ М. Литвинович
Хотели бы мы оказаться на месте этих ребят? Ну, к примеру, на месте тех, кто прыгал с чертесотого этажа Башен-близнецов 11 сентября 2001 года? Или на месте того парня, который написал записку в погибшей подлодке «Курск»? Или на месте тех, кто оказался на пути американской военщины в Ираке? На месте жертвы.
Место жертвы требует ритуального оформления — ненапрасная жертва работает мгновенно и безотказно: сожженная рука Муция Сцеволы развернула войска варваров от Рима. Жертва, принесенная непосредственно на глазах у врагов, эффектна и эффективна.
Место жертвы становится священным — жертвенное становится объектом тайного желания. По большому счету — каждый желает быть жертвой. Невозможность быть жертвой — то есть погибнуть зазря — называется homo sacer. Человек священный — его может убить всякий, при этом убитый не может считаться жертвой.
Сегодня мы не можем провести четкой границы между современным homo sacer — бомжом или приговоренным к смертной казни — и жертвами массовых репрессий или жертвами капиталистической гиперэксплуатации.
Капитализм катастроф обезличивает жертву — имена тех, кто выпал из WTC 11.09 никому не известны. Территория трагедии отдана под застройку — и больше не является могилой неизвестного менеджера.
Жертва и смысл жертвы разошлись. Сегодня Иисус погибнет в ДТП, и никто об этом не узнает: Иисус останется цифрами милицейской статистики, и то, если повезет.
Индустрия катастроф превращается в катастрофу в форме индустрии: жертвы не считаются (нумерически), и не считаются (более ничто не значат). Мы утратили вкус к жертве, никто не хочет больше быть жертвой. Нет альтернативы тихой и тупой смерти — герой более невозможен.
Что, примерно, то же самое, что и невозможность эффективной жертвы — сегодня даже трупами никого не завалишь.
Глеб Павловский в недавнем интервью Марии Сергеевой на РСН заявил, что жертвы — это объект пересчета и прогноза. К примеру, некой «медведевский авангард» — борьба за сомнительное преимущество быть которым — нумерически востребует определенное число жертв. Чем-то это напоминает историю из III Властелина колец, где в атаку идут одни мертвяки. Кто-то может выступать в роли политического авангарда, будучи заранее смертником. Авангард заранее возможен только как дело штрафников. Без имени и фамилии, или именами, которые будут написаны лишь потом — как у Александра Матросова.
Жертва более не совпадает со своим именем — именем которой и только можно подымать кого-то в бой.
