Завершен очередной этап подготовки Национального плана противодействия коррупции
Разговор о сокращении избыточных функций государства в России ведется уже лет 20, а воз и ныне там. Провели административную реформу, направленную на сокращение количества избыточных функций государства и уменьшение числа чиновников - вроде бы должен был заметно снизиться уровень коррупции. В результате общее число чиновников выросло, как и коррупция, а взяточники научились с одного размыто прописанного полномочия взимать такую коррупционную ренту, которую раньше не получали и с десятка. Реализация Нацплана по борьбе с коррупцией столкнется с ожесточенным саботажем чиновников в центре и на местах. Кроме того, будут постоянно звучать возражения о том, что нельзя-де государству бросать экономику на произвол судьбы, особенно в нынешних тяжелых условиях. Отчасти такая точка зрения справедлива - мы уже один раз отдались "невидимой руке рынка" лет 15-20 назад. В результате на освобожденное государством место пришли "конкретные ребята" с не менее "конкретными" способами решения проблем. Однако и оставлять все так, как есть, тоже нельзя. Оптимальный выход - развитие саморегулирования, что вопреки распространенному мнению отнюдь не означает капитуляцию государства перед рынком. Саморегулирование - это изменение формы государственного воздействия на экономику и общественную жизнь, делегирование части полномочий государства (а не отказ от них), что позволяет более гибко и оперативно реагировать на стремительно меняющуюся ситуацию. Государство же всегда сохраняет за собой "господствующие высоты" - право надзора с целью корректировки возможной "самодеятельности".
Говоря о том, насколько мы коррумпированы, я не могу не обратиться к тем исследованиям, которые делались, и к тому, что на днях сказал министр внутренних дел Нургалиев. Если говорить о коррупции в широком смысле этого слова (то есть не только, когда чиновники торгуют родиной или экономикой, но и когда приходится за взятки устраивать ребёнка в детский сад и за взятки получаются медицинские справки и т.д.), то, к сожалению, мы вынуждены констатировать, что в той или иной форме коррупция у нас стала привычным социальным явлением, на которое мы уже длительное время не особенно обращаем внимания, считая, что это - какая-то наша национальная черта. Хотя это абсолютно не так. Коррупция - явление международное, с ней борются во всех странах мира и с разной степенью успеха.
Что касается самого плана, то, конечно, замечания к нему есть и еще будут появляться. Я надеюсь, что многие замечания возникнут в процессе его внедрения, поскольку невозможно что-то поправить, не начав что-то делать. Многие мои коллеги критиковали положения, связанные, например, с информацией о родственниках и чиновниках, мораторий на занятие мест в определённых коммерческих структурах после работы в чиновничьем аппарате. Но я считаю, что эти шаги имеют принципиальное значение. Они - новые, важные. С чего-то надо начинать, и только через какое-то время после начала мы можем понять, насколько это удаётся и что в плане нужно поправить.
В целом, нам нужно быть попроще и повнятнее в определениях, потому что когда мы говорим, что коррупция – это такое социальное явление, то мне кажется, это не совсем так. Коррупция – это преступление. И когда мы начнём относиться к этому явлению как к преступлению, а к этим людям - как к преступникам, то у нас начнёт меняться вектор сознания, потому что сейчас мы считаем, что это какое-то превышение должностного полномочия или какая-то традиция или привычка. А некоторые люди даже считают, что коррупция вообще полезна, что она очищает что-то… На самом деле коррупция – это преступность, причём это может быть самостоятельное преступление, а может быть и преступление, которое усиливает уголовные деяния. Если мы говорим, например, о коррупции в милиции, в прокуратуре, в суде, то мы понимаем, что иногда приходится либо оставлять на свободе преступника, либо ухудшать положение жертвы. Поэтому чем быстрее мы поймём, что это - не какие-то явления и черты, а преступления, причём не менее тяжёлые, чем тяжкие уголовные, и чем быстрее мы ответственность за это приравняем к реальным уголовным делам, то тем больше шансов, что мы начнём из этого выбираться.
