Бездумные танки: почему think tanks выбирают хайп

политологАлександр Коньков

Ай, Моська! знать она сильна,
Что лает на Слона!
И.А. Крылов

А король-то голый!
Г.-Х. Андерсен

Стремление нанести России «стратегическое поражение», пронизывающее современный западный мейнстрим, удивляет не только, а вернее, даже не столько риторикой политиков всех мастей (которым положено прибегать к гиперболизации амбиций), сколько оценками, которые рефреном звучат от экспертов, представляющих казавшиеся авторитетными американские и европейские аналитические центры. Колоссальный слой исследователей-аналитиков, сделавших себе в последние десятилетия имена на разъяснении граду и миру, что есть современная Россия и её политика, и бывших нарасхват во всех think tanks (аналитических центрах), где просто за comme il faut считалось иметь отдельное подразделение по России и Евразии, — все они, за редким исключением, вдруг ударились в стереотипную пропаганду грядущего коллапса страны, которую вроде как вполне рационально изучали в прежние годы.

Почему так вышло? Дело ли только в изменившейся конъюнктуре или они действительно так считают?

Думается, что причины разные, но все в они в целом обнажили проблему, о которой и так было хорошо известно по многим схожим отраслям и сферам — от медиа-индустрии до современного искусства: никакого подлинно независимого интеллектуального продукта производить невозможно, он всегда будет уступать тому, который легче продать. Сегодня легко продаётся «отмена России», так что вновь — ничего личного.

От «Советологии» к «Россиеведению»

Интерес к изучению России (изначально СССР) возник уже с началом формирования на Западе самостоятельной индустрии аналитических центров, приблизительно с послевоенной середины ХХ века. Уже тогда, после известной Фултонской речи Черчилля о «железном занавесе», в общем-то, становились ясными очертания грядущей долгосрочной повестки, что создавало ориентиры для задействования различных исследовательских команд, привлекавшихся к сотрудничеству американскими военно-политическими стратегами в ходе недавно завершившейся Второй мировой войны.

Стремление уметь ориентироваться не только в своём мире, но и в труднодоступном социалистическом, включая его основу — Советский Союз — вызвало к жизни на Западе известное квазинаправление под условным названием «Советология» (или «Кремлинология»), в котором формировались информационно-политические нарративы о том, что мало кто мог воочию увидеть и, соответственно, проверить.
Парадоксально, но после падения железного занавеса ситуация навряд ли сильно изменилась. К тому времени в западном истеблишменте сложилось довольно устойчивое представление об СССР, но не было, как выяснилось, ни малейшего понятия о России, равно как и о ставшими независимыми бывших советских республиках. Старые советологи, анализировавшие динамику поднимавшихся на трибуну Мавзолея старцев, стали не нужны, а новых специалистов не было. Открывшуюся нишу стали заполнять совершенно разные кадры — от переквалифицирующихся академиков до постсоветских эмигрантов всех мастей, хлынувших из-за рухнувшего железного занавеса в поисках лучшей жизни.

Проведённое в 2016 году российским центром «Rethinking Russia» исследование выявило в мире 637 аналитических центров, занимающихся тематикой «Russia Studies» («русистика» или «россиеведение»). Почти 70% из них расположены в западных странах. Сегодня цифры, возможно, были бы скорректированы, но факт всё равно заключается в том, что на Западе за последние десятилетия оформилось целое сообщество специалистов, претендующих на знание России. Многие из них были ассоциированы по различным линиям с отечественными коллегами и исследовательскими структурами, посещали российские города, работали здесь с разнообразными источниками. Кто-то регулярно встречался с представителями органов власти, а кто-то (отнюдь не единицы) приглашались на мероприятия с участием высших должностных лиц. Всё это позволяло формировать довольно полное представление о современной России, её целях и приоритетах, национальных интересах и имеющихся ресурсах. Однако существенного эффекта, как видно, это не принесло — причины, видимо, как раз в корнях самой индустрии think tanks.

Индустриальный кризис think tanks

Несмотря на изначально декларируемую ставку на независимость экспертного знания, развиваемого в think tanks, этот формат так и не обрёл реальных оснований для выработки и продвижения подлинно самостоятельных суждений. В отличие от университетов, где исторически культивируется академическая свобода (также, впрочем, не безусловная), аналитические центры американской традиции (а за ними и европейской) обуславливали независимость отнюдь не природой формируемого знания, а его ведомственно-материальной равноудалённостью. На начальных этапах это, возможно, имело смысл (известный принцип «вращающихся дверей»), однако по мере развития финансовой автономии росла тесная интеграция с корпоративным сектором, лоббистские амбиции которого также совершенствовались на фоне растущей «экспертократии».

Прикладная политическая аналитика посредством ключевых инструментов её финансирования — грантов, спонсорства и пожертвований, корпоративного членства — становилась всё меньше творческим процессом и всё больше «приводным ремнём», латентным механизмом продвижения узконаправленных интересов посредством обоснования заранее определённых выводов и установок. Экспертиза из источника знаний превратилась в его упаковку, и конкуренция внутри индустрии аналитических центров все последние годы протекает уже в сугубо технологическом ключе: кто быстрее и нагляднее эту упаковку обеспечит. Собственно, именно это мы сегодня и наблюдаем с пресловутым тезисом о «стратегическом поражении» для России: ситуация «на земле» — отдельно, мейнстримный дискурс — отдельно.

Конец аналитики?

На протяжении многих лет ключевым и, возможно, единственным наиболее полным источником сведений о действующих в мире аналитических центрах оставался рейтинг (индекс) «Global Go To Think Tank» (Глобальный подход к аналитическому центру), составлявшийся ежегодно в Пенсильванском университете (США). Его формировала команда под руководством профессора Джеймса МакГанна в рамках соответствующей исследовательской программы, представлявшая в конце января каждого нового года результаты мониторинга, по их оценкам, нескольких тысяч центров со всего мира. Методология при этом носила, мягко говоря, отнюдь не безупречный характер, и все, кто имел отношение к продвижению своих центров в этом рейтинге (включая российские), прекрасно об этом знали. Впрочем, за неимением иного источника данный продукт обладал высоким авторитетом, и каждый новый выпуск вызывал повышенное внимание.

МакГанн скончался в самом конце 2021 года, и в январе 2022-го рейтинг впервые не вышел, как он не вышел уже и позднее (видимо, более выходить не будет). Рейтинг think tanks, таким образом, также покинул этот мир. Цинично, но, строго говоря, это было симптоматично с учётом того, как уже в последующие месяцы стали проявлять себя в публичном поле те аналитические центры, которые неизменно занимали в ушедшем рейтинге ведущие позиции — разного рода фонды, корпорации, дома и институты. И дело здесь не только в России. Усугубляющийся политический тупик показал, что, во-первых, аналитические центры оказались не в состоянии подготовить свою аудиторию к глубине всеохватного кризиса, но, самое главное, — до сих пор не могут предложить адекватной реалиям позитивной повестки. Отдельные гласы вопиющих в пустыне (как правило, уже вне стен традиционных think tanks) — не столько исключения, сколько подтверждение общего тренда: их слышат все, кроме лиц, принимающих решения.

Вместе с претенциозным глобальным рейтингом аналитических центров умерла вся пестовавшаяся многие годы индустрия think tanks. Тем не менее, смерть индустрии, конечно, не означает смерти самого экспертно-аналитического знания. Оно, безусловно, переживает свой кризис, однако от того, в каком виде выйдет из него, будут зависеть и перспективные модальности прикладной политической экспертизы, остающейся востребованной всегда, пока есть государство и необходимость принимать решения.