Бракованные выборы?
политолог, кандидат наукОлег Реут
Формирование парламентской коалиции в Кыргызстане затягивается необоснованно и даже как-то неприлично долго. От ситуационного комментирования того, кто, с кем и на каких условиях сможет сформировать властный альянс, публичный и экспертный дискурсы эволюционно смещаются в направлении теоретических обсуждений основ дизайна политической системы, который складывается в поствыборный период. Потенциальное проявление взаимного уважения, такта, лояльности и готовности к конструктивному сотрудничеству перерастает в осознание необходимости объективной концептуализации того, чем сегодня реально выступают национальные политические институты.
Прежде всего, важно отметить, что парламентская форма правления представляет собой такую властно ориентированную конструкцию, при которой фактические рычаги управления концентрируются по преимуществу в руководстве партийных организаций. Да, формально власть сосредоточена в руках парламента, а правительство выступает сформированным им исполнительным комитетом. Но фактические полномочия волевого доминирования и принуждения априорно перераспределяются в направлении партийных структур.
При этом, наряду с политическими партиями, в демократических политсистемах должны складываться механизмы так называемого функционального представительства, связанного с деятельностью групп влияния и групп давления, стремящихся оказать воздействие на процесс выработки и принятия решений. Подобное имеет место не только в ходе выборов, но и в периоды между ними. И проявляется при своеобразном соучастии как в законодательных и административных, так и в судебных процедурах.
Реализуемая деятельность чувствительно отличается от того, как ведут себя, например, общенациональные политические партии и объединения. В отличие от электорального пространства, которое как при А. Акаеве, так и при К. Бакиеве было заполнено идеологическими идентификаторами, серьёзно ограничивающими действие рыночных механизмов, неэлекторальные (иногда их стоит определять как властно-экспертные) взаимодействия в значительной мере базируются на принципах прагматического обмена. Если политика может восприниматься как бизнес, то нет объективных препятствий для тождественного высказывания применительно к востребованной экспертно-консультационной деятельности.
Ключевым моментом выступает необходимость и возможность для эксперта высказываться от имени некой социальной группы или иного авторитета (оракула). Политолог С. Пшизова отмечает: «Чем более развито гражданское общество [в целом], чем лучше гарантированы автономность и эффективность работы составляющих его ассоциаций, тем более активно и большим числом граждан практикуются выходящие за рамки регулярных электоральных процедур способы взаимодействия граждан с представителями власти. В ряду таких практик заметное место занимает лоббизм».
Предпосылкой для становления политического рынка стало структурирование динамически неустойчивого соотношения спроса и предложения. Плюрализм социальных интересов обусловливает формирование и организацию нескольких потоков информации, поступающих в органы власти. Эти потоки могут исходить из разных источников и отражать различные позиции, существующие в обществе.
Известно, что члены законодательных, исполнительных и судебных органов власти постоянно принимают решения, которые могут довольно глубоко затрагивать интересы различных групп, корпораций и организаций. Потенциальные и актуальные продукты их деятельности формируют политическое предложение, которое они могут обменивать на различные формы поддержки. При оформлении пространства спроса возникает ситуация, при которой выступает естественным процесс организации обменных отношений, т.е. когда группы интересов, которых это касается, и желающие, чтобы их услышали принимающие решения лица, открыто идут на декларирование своих рыночно-обменных тактик.
Скептическое отношение к институту лоббизма имеет хорошо известное на Западе теоретическое обоснование. Оно заключается в том, что, в отличие от выборов, лоббистские практики напрямую связаны с системой функционального представительства. Именно различные модели этого представительства вызывают сомнения у политологов-теоретиков, опирающихся на тезис о целесообразности соответствия идеям либеральной демократии. Сомнения касаются, во-первых, состава участников такого рода взаимодействия, а во-вторых – способов, которыми они пользуются.
В более упрощённых категориях описываемая ситуация иллюстрируется «картинкой», в которой могущественные и влиятельные организации (отдельные отрасли и сферы экономики, регионы или предприятия, профсоюзные, неправительственные и надтерриториальные структуры) могут позволить себе вступить в борьбу за свои интересы и оказывать прямое или косвенное давление на структуры власти. Общественное мнение, касающееся конкретного вопроса, однако, может быть представлено в искажённом виде. В ряде случаев возникают потенциальные угрозы для коррупционных проявлений.
Не удивительно, что в самом Кыргызстане в качестве определяющего в поствыборный период выступает влияние так называемого внешнего фактора. Более чем достаточно свидетельств и обстоятельств, объективно указывающих на его присутствие и активное влияние на деятельность киргизского политического класса. Влияние внешних сил – изменяемая величина, зависящая, в конечном счёте, от границ абсолютизации национального суверенитета. Но не вызывает сомнений то, что апрельский политический кризис открыл перед Россией, Соединёнными Штатами, Китаем и Казахстаном окно возможностей в свете интенсивного продвижения своих интересов в отношении рассматриваемого политического режима. Один из серьёзнейших текущих вопросов для официального Бишкека формулируется следующим образом: «Чья совокупность политических и экономических «векторов влияния» способна взять на себя функцию по выполнению стабилизации кризисной ситуации?». Российская, американская или китайская? А может, европейская или казахстанская?
Не стоит забывать и того, что прошедшие выборы подтвердили уже ранее высказанное предположение, в соответствии с которым экономически активная фракция населения заинтересована не столько в демократии, сколько в стабильности. Она готова поддержать демократические преобразования лишь тогда, когда они приносят ей больше выгод, чем действующий авторитаризм. Именно с учётом данной позиции стоит оценивать сугубо прикладной успех партии «Республика». В сравнительной перспективе нечто подобное наблюдалось на Украине в отношении развития партийного проекта «Сильной Украины», лидером которого выступает финансовый и политический деятель С. Тигипко, занимающий с марта 2010 года должность вице-премьера по экономическим вопросам в правительстве Н. Азарова.
Но вернёмся к неэлекторальным (властно-экспертным) взаимодействиям. Они сводят, по мнению ряда исследователей, задачи лоббирования к схеме так называемых «трёх П». Участники властных коммуникаций стремятся добиться назначения дружественных персон на наиболее влиятельные и перспективные для них посты с правом участия в нужных процедурах.
Под таким углом зрения киргизский вариант лоббизма, на самом деле, представляет собой, по сути, рыночную по форме заключения сделку между заинтересованными группами и официальными лицами. Её результат благоприятен для обеих сторон: первые расширяют свое влияние и закрепляются на общем политико-экономическом пространстве, а вторые получают квалифицированную экспертно-консультационную поддержку, а также эксклюзивную информацию, повышая, тем самым, свой неофициальный рейтинг как компетентных и заинтересованных управленцев.
Механизмы принятия и согласования решений, обеспечивающие, например, достижение искомого судебного акта или превращение проекта в законодательную норму, представляют собой комплекс сложнейших процедур, в которые вовлечены многие акторы и институты «первого порядка». Однако, хорошо или плохо это для потенциально лоббистского направления экспертной деятельности?
С одной стороны, вовлечение в процесс выработки решений различных институтов открывает множество разнообразных путей влияния. С другой стороны, при широком круге участников и извилистом маршруте прохождения процедурных документов постоянно происходят сбои и конфликты между группами интересов. Представители экспертного сообщества могут одновременно использовать несколько каналов воздействия: от ad hoc объединений, создаваемых с целью получения конкретных решений, до ставшего уже традиционным лоббирования через «зонтичные» ассоциации, общественные палаты, консультационные советы, региональные и национальные институты.
За последние два десятилетия в Кыргызстане оформилась определённая система представительства групп интересов. С какого-то момента времени можно даже говорить о том, что эта система вступила в косвенное противостояние, например, с композицией национальных партийных структур и территориально-клановой конфигурацией политикума. Причём разрыв между участием, с одной стороны, групп интересов, а с другой стороны, граждан во внутренней политике весьма значителен; именно это стимулирует начало профессиональных дебатов о так называемом «демократическом дефиците».
Ещё до конца 1990-х годов стратегии взаимодействия с властными структурами фактически выстраивал исключительно крупный бизнес, в том числе и иностранный, либо тесно сотрудничая с государством, либо дистанцируясь от него; оба варианта тогда были возможны. С оформлением политического режима А. Акаева каналы влияния чувствительно уменьшились, а сам жанр корпоративного лоббирования стал почти маргинальным. Уже при К. Бакиеве власть была готова с удовольствием демонстрировать, что при возникающей ситуационной необходимости в одностороннем порядке может пересмотреть «условия игры», утверждая и усиливая своё доминирование в сфере формирования реальных механизмов политико-экономического управления, а автономия крупного бизнеса и его возможности по продвижению своих интересов, напротив, должны быть значительно сокращены.
При этом в отношении лоббистов (экспертов и консультантов) со стороны власти действует пожелание избегать «добросовестного заблуждения» и преодолевать субъективизм, вызванный порой недостаточно скрываемыми политическими убеждениями. В практической плоскости данная ситуация может описываться как дилемма по выбору экспертно-аналитической деятельности для политики и за счёт политики.
Указанное преодоление субъективизма, наряду с маркетизацией властных коммуникаций, способствует ослаблению корпоративных (коллективных) идентификаций. Получается, что все основные субъекты политики мотивированы исключительно извлечением личной выгоды и относятся к своей профессиональной деятельности как к предпринимательству. В этом смысле прошедшие парламентские выборы в Жогорку Кенеш приобретают качества непригодности для использования и неудовлетворения определённым требованиям, т.е. брака. Частные тактики успеха надеждами на личные материальные выгоды размывают цели производства общественных благ.
При отсутствии в Кыргызстане гражданственной традиции функционирования экспертно-аналитических сообществ результат фрагментации и даже атомизации условий деятельности экспертов получается довольно радикальным. Для большинства представителей лоббистских и аналитико-консультационных сообществ подобная ориентация на частное предпринимательство воспринимается как естественное следствие существования рыночных взаимоотношений. Именно в этом проявляются две следующие предельно неконструктивные тенденции.
Во-первых, установка на адаптацию и поддержание status quo в ущерб развитию и инновационным изменениям. Проблема поступательного движения всерьез никем не ставится, а та риторика, которая в поствыборный период стала всё чаще звучать «на выходе» из провластных аналитических структур, приобретает характер «тоскливой модернизации».
Во-вторых, повсеместная имитационность. Если политические акторы исходят из того, что экспертиза предполагает объяснение и здравую оценку различных возможных вариантов развития событий, а это, в свою очередь, должно помочь другим людям принять верное решение, то назначение имитационной деятельности заключается лишь в доказывании безальтернативного характера собственных идей, обязательно маскирующихся в форму знания. Имитация клонирует экспертов, но консервирует политику.
В этом смысле киргизское общество вынуждено в ближайшей перспективе жёстко столкнуться с властью без идей, властью, которая, по большому счёту, уже не является политической. Властью без ответственности. Властью без эффективности. Следствие – партии без программ, медиа без массовой коммуникации. Функции государства низводятся до утверждения сложившегося порядка распределения власти, собственности, статусов и их константного поддержания. Что же в этой ситуации можно ожидать от эксперта? – Пожалуй, ограничимся лишь пожеланием: больше внутренней строгости и интеллектуальной точности.
