«Двадцатка» расхождений

политологАлександр Коньков

Когда полтора десятилетия назад «Большая двадцатка», изначально представлявшая собой консультативный механизм взаимодействия финансово-экономических органов, начала играть всё более активную роль в политической повестке, принято было противопоставлять её изживающей себя «восьмёрке» (тогда ещё). Действительно, «двадцатка» была не только количественно представительнее — она изначально не делала ставку на элитарность или развитость в противовес тем, кто развивается: объединяла и тех, от кого уже зависит, и тех, от кого будет зависеть в будущем. Все последние встречи «Группы 20» как будто свидетельствовали, что будущее наступило, и теперь у объединения остаётся всё меньше отличий от совсем уж ушедшей в себя «семёрки». Очевиден кризис замкнутых форматов, буднично замирающих в промежутках между ежегодными саммитами, и «двадцатка» рискует превратиться в один из них.

Симптомы

Приоритеты, заявленные Индией в рамках своего нынешнего председательства в G20, носят общий и даже несколько абстрактный характер. Впрочем, такова сложившаяся практика стран-хозяек в последнее время: приходится проходить между Сциллой и Харибдой собственного видения и стремления не перессорить остальных 19 участников, ориентированных на свои задачи и имеющих массу противоречий между собой. В итоге тематика саммитов уходит всё дальше от подлинных вопросов, волнующих мир.

После дипломатических сложностей, через которые в минувшем году пришлось проходить председательствовавшей в G20 Индонезии для избегания анонсировавшегося западными странами бойкота, Нью-Дели предложил тематические треки, на первый взгляд, значительно обходящие всё, что связано с украинским конфликтом. Однако это не помешало практически всем предшествовавшим основному сентябрьскому саммиту министерским и другим мероприятиям наталкиваться на неспособность согласовать какие-либо итоговые документы без попыток западных представителей внести пункты с осуждением России. Очевидно, что на саммите окажется ещё сложнее.

Фрагментация «двадцатки» на, по сути, геополитические фракции становится, с одной стороны, предсказуемой практикой развития крупных объединений, но с другой — безусловным вызовов самому духу группы, формировавшейся и приобретшей обширное глобальное доверие именно в результате осознания общих вызовов и готовности решать их без оглядки на политические разногласия. Так было в преодолении кризиса 2008 года, так было и в последующие периоды адаптации мира к всё более частым проявлениям социально-экономической неопределённости — вплоть до последствий пандемии COVID-19, где, впрочем, разделительные линии начали проявляться по-особому.

Приоритеты нынешнего председательства — про «зелёное» развитие и климат, цели устойчивого развития, цифровизацию и женское лидерство — как будто про будущее, но при этом оставшееся в прошлом. Это вполне актуально для дискуссий и даже, возможно, для решений, но это не то, что отвечает на сегодняшние экономические вызовы — а именно в этом всегда был ключевой смысл «Большой двадцатки». Понимание реальных общих проблем и, в целом, осязаемая потребность в их обсуждении весьма предсказуемо наталкивается на неготовность участников «двадцатки» посвящать этому встречу в данном конкретном формате.

Означает ли это конец G20? Совсем нет — здесь всё ещё есть пространство для взаимодействия. Но создают ли текущие условия кризис для формата? Безусловно. Теперь он просто в ряду одного из многих других международных форумов высшего уровня, и от него теперь уж точно не стоит ждать альтернативы (тем более — замены) ООН, как это было 10-15 лет назад.

Причины

В чём причины упадка «двадцатки»? Их несколько.

Первая — неизменный состав. Те двадцать, которые казались уникальным и одновременно универсальным «сплавом» в кризис-2008, уже не те «притёршиеся» двадцать, которым приходится думать над реакцией на кризис-2023. Мир не стоит на месте, и значимость стран в глобальной экономике вновь определяется не только статическими показателями, но и динамическими амбициями. На заседания «двадцатки» ежегодно приглашаются гости, но «костяк» остаётся прежним. Планируемый приём в группу Африканского союза — своевременное и, вероятно, ключевое событие грядущего саммита, однако навряд ли достаточное и способное оперативно восстановить упущения прежних лет.

Вторая — кризис доверия. Образующиеся «фракции» свидетельствуют не только о разности интересов (что естественно), но и о разности интерпретаций главного и второстепенного. «Двадцатка» всегда демонстрировала готовность обсуждать любые общие проблемы, но в условиях усиливающихся сомнений в «общности» навязываемой разными участниками повестки желания уделять дискуссиям силы и время у многих из них становится всё меньше.

Третья — ориентация на безусловный результат. В условиях обострения неопределённости и углубления разделительных линий стремление во что бы то ни стало завершить встречу итоговым документом, под которым все будут готовы подписаться, — не просто усложняющий фактор, заставляющий председательствующую сторону проявлять чудеса изворотливости, но и, возможно, фактор дезорганизации глобального диалога. Вместо открытого разговора об имеющихся проблемах возникает соблазн спрятать их под сукно и по-быстрому передать, подобно горящим углям, последующим модераторам. Эффективность любого международного формата — всё же не в формальной бумаге, изданной по итогам, а в способности приблизить мир (хоть на миллиметр в условиях жёсткой конфронтации) к реальному согласию по интересующим всех вопросам.

Реакция

Россия всегда уделяла особое внимание участию в «Большой двадцатке», отмечая её в числе инструментов формирования более справедливого миропорядка. Вместе с тем, в новой Концепции внешней политики, утверждённой в марте нынешнего года, «Группа двадцати» не упоминается совсем, хотя в прежних версиях регулярно присутствовала. Вероятно, в нынешних условиях для Москвы приоритетными оказываются совсем другие форматы международного сотрудничества — более гибкие и договороспособные. Впрочем, не только для Москвы: ряд косвенных признаков свидетельствует о переключении внимания и других участников. Так, по сообщениям СМИ, нынешний саммит объединения уже второй раз (после 2021 в Риме) не посетит китайский лидер Си Цзиньпин. Наряду с Владимиром Путиным они не единственные, кто могут направить вместо себя представителей: например, президент Мексики Лопес Обрадор вообще ни разу не посещал саммиты G20 (если не считать участия онлайн в 2020 г.). Таким образом, рост расхождений в работе объединения приводит к заметному ослаблению его функциональности и усиливает запрос на альтернативные подходы к международному сотрудничеству.