Притязания на лидерство
В январе-феврале 2012 года одной из центральных тем международной повестки дня была внешнеполитическая активность Турции. Анкара старалась проводить диверсифицированную политику, имевшую высокий информационный резонанс. Она заявила о себе в ходе урегулирования комплекса проблем на Ближнем и Среднем Востоке, проявляла интерес к ситуации в Закавказье, расширяла военно-технические связи со странами Евро-Атлантики. Основным же проявлением деятельности республики стало её вступление в открытую политическую конфронтацию с Францией – одним из лидеров европейской интеграции. На такой шаг Анкара пошла впервые с начала 2000-х годов.
Динамичное поведение Турции во внешней среде свидетельствует о том, что она стремится всё более открыто заявить о своих притязаниях на статус регионального лидера. Движение Анкары к доминирующему положению на Ближнем и Среднем Востоке началось с момента прихода на пост премьер-министра в 2003 году Реджепа Тайипа Эрдогана. Уже тогда сторонники «политического суннизма» давали понять, что рассчитывают восстановить влияние республики в духе Османской империи. Но практические очертания подобный курс стал приобретать только во второй половине 2000-х годов. Укрепляя своё влияние внутри страны, команда Эрдогана постепенно переходила к активной линии и на мировой сцене. И чем прочней становились политические позиции правящей «Партии справедливости и развития» (ПСР), тем более наступательными оказывались её внешние инициативы. С начала же с.г. действия Турции ориентированы на расширение своего влияния в рамках бывших османских владений, в том числе, невзирая на мнение стран Евро-Атлантики.
Лидерские притязания Турции содержат целый ряд сильных моментов. Их наличие продиктовано благоприятной конъюнктурой, сложившейся в Северной Африке (Магрибе) и на Ближнем Востоке (Машрике). С начала 2011 года они охвачены затяжным политическим кризисом. Практически во всех странах региона наблюдается недовольство значительной части населения светскими полуавторитарными и откровенно авторитарными режимами. Популярность набирают исламистские силы, преимущественно суннитского толка, часть из которых носит подчеркнуто радикальный характер. Для Турции такая ситуация чрезвычайно выгодна. В своём политическом развитии она, по сути, предвосхитила текущие революционные тенденции в арабском мире. Умеренные суннитские исламисты в лице ПСР пришли к власти в республике ещё в 2002 году, когда премьером стал нынешний турецкий президент Абдулла Гюль. После этого ПСР начала последовательную исламизацию национальной политической системы, что соответствовало общественным запросам. В результате сейчас у Турции есть все основания для того, чтобы стать политическим куратором переживающего процесс исламизации арабского мира. Египет, Тунис, Йемен и другие страны, оказавшиеся в эпицентре «арабской весны», пусть и в результате силового сценария, но идут путем, сопоставимым с турецким. И их новые политические системы в том или ином виде рано или поздно воспроизведут опыт Анкары 2000-х годов. Политическое родство должно стать исходной предпосылкой для вхождения в сферу влияния Турции.
Наиболее статусным из сильных моментов в курсе правительства Эрдогана является наращивание военно-политического влияния внутри НАТО. 11 февраля с.г. на заседании, посвященном 60-летней годовщине членства Турции в НАТО, генсек блока Андерс Фог Расмуссен заявил, что уже в первой половине 2012 года в Измире начнет функционировать штаб его Сухопутных войск (СВ). Формально такое решение стало компенсацией за вывод из всё того же Измира южного командования ПВО НАТО (он передислоцируется в ФРГ). Но на практике рокировка командных структур отвечает амбициям Анкары. Она не скрывала своего желания контролировать штаб СВ и оказывать за счет этого опосредованное воздействие на разработку командованием блока наземных операций. А последние в условиях ограниченных вооруженных конфликтов выступают главной формой силовой активности НАТО. Помимо решения по штабу СВ укреплению веса Турции в Североатлантическом альянсе служит её участие в создании ПРО США в Европе. В сентябре 2011 года Анкара и Вашингтон подписали меморандум о создании на турецкой территории радиолокационной станции (РЛС) системы ПРО. Для него решили использовать объект в провинции Малатья на юго-востоке страны, на котором размещалась оперативно-тактическая база ВВС республики. Уже в январе 2012 года он был введен в эксплуатацию в новом для себя качестве.
Укрепление позиций в рамках Североатлантического союза позволяет Анкаре говорить с его европейскими членами на равных. Основным препятствием на пути расширения влияния команды Эрдогана на Ближнем и Среднем Востоке выступает контригра таких западноевропейских стран как Франция и ФРГ, а отчасти и Великобритании. Они видят в Турции своего главного конкурента в данном регионе и прямо или косвенно пытаются противодействовать акциям республики. Причем такой линии лидеры Евросоюза следуют, невзирая на текущее ослабление своего военного и экономического потенциала. Наращивая свой потенциал в НАТО, Долмабахче рассчитывает намерено указать европейским грандам на их место. Если Франция и остальные продолжат препятствовать реализации планам Турции, то правительство Эрдогана способно заблокировать выгодные им военно-политические инициативы в рамках Североатлантического альянса.
Согласие США как главного субъекта НАТО на наращивание веса Турции внутри блока продиктовано военным потенциалом республики. Анкара сохраняет стабильно высокий оборонный бюджет. На фоне же политики европейских государств, сокращающих свои военные расходы, Турция и вовсе выглядит как один из немногих источников реальной силы в Европе. По численности её ВС занимают вторую строчку в альянсе, уступая лишь Соединенным Штатам. И в перспективе рост турецкого военного потенциала только продолжится. Администрация Барака Обамы не может игнорировать данное обстоятельство. Особенно в условиях, когда главный военный союзник, Великобритания, из-за финансовых трудностей вынужден сокращать свой оборонный бюджет. В таких условиях Белому дому приходится всё более явно делать в рамках НАТО ставку на Анкару, готовя её к роли своего ведущего военного партнера.
Не менее значимым сильным аспектом лидерской линии Долмабахче выступает достаточно ловкая игра на противоречиях между субъектами Большого Ближнего Востока и Евро-Атлантики. Турция пытается по максимуму использовать в своих интересах трения между Европой и Машриком, проблемы, созданные «арабской весной» и сложные моменты, спорадически возникающие между ближневосточными игроками. При этом себе Анкара отводит роль модератора, старающегося стоять над сложившимся комплексом многосторонних противоречий.
С одной стороны, Турция пытается осуществлять политическую защиту Ирана. В январе, сразу же после введения США новых санкций против исламской республики, Анкара заявила, что изучит их содержание, но при этом не будет к ним присоединяться. Аналогичную позицию Турция заняла и после введения в отношении Ирана санкций Евросоюзом. МИД республики подчеркивает, что легитимными для него выступают только репрессивные меры, утвержденные Советом безопасности (СБ) ООН. Также с января с.г. турецкое руководство выступает против военной интервенции США, НАТО и Израиля против Ирана. Долмабахче отказывается предоставлять Североатлантическому альянсу свою территорию, в случае если он начнет военную операцию. Такую позицию, в частности, регулярно озвучивает глава МИД Ахмет Давутоглу. В понимании команды Эрдогана решить иранскую проблему можно только за счет прямых переговоров. И Турция всячески подчеркивает, что готова стать после их возобновления основным посредником между Тегераном и Западом. В настоящее время Давутоглу проводит регулярные консультации с иранским руководством.
С другой стороны, Долмабахче старается вывести из сферы иранско-сирийского влияния радикальное исламистское движение «Хамас». По некоторым данным, ещё в первой половине 2011 года основная турецкая спецслужба, Национальная разведывательная организация (МИТ), вышла на верхушку «Хамас» («Исламское движение сопротивления») с предложением о расширении сотрудничества. Предлогом для этого стал рост разногласий между «Хамас» и правительством Башара Асада. Палестинские исламисты выступали за переговоры между официальным Дамаском и сирийской исламской оппозицией. Учитывая резкое неприятие к инициативам «Хамас» со стороны режима Асада, руководство движения пошло на сделку с Анкарой. Для «Хамас» она означала смену «второго спонсора» - вместо Сирии им становилась Турция. Первым же спонсором продолжал оставаться Иран. Получив необходимые гарантии, «Хамас» пошел на демонстративный разрыв с Асадом. Сирийские власти получили публичное предложение сесть за стол переговоров с исламистами. После очередного отказа, верхушка «Исламского движения сопротивления» покинула арабскую республику. И ту же «вскрыло карты». В конце января (в ходе «исхода» лидеров «Хамас» из Сирии) стало известно, что Турция окажет движению необходимую финансовую поддержку и поможет в восстановлении экономики контролируемого им Сектора Газа. В перспективе сохранение данной линии должно привести к отказу «Хамас» от тесных отношений с Ираном. Не вызывает сомнений, что Анкара сделает всё возможное, чтобы доказать верхушке движения свою способность заменить в одном лице в качестве покровителя как Дамаск, так и Тегеран.
Такая линия дополняется усилиями по повышению авторитета среди арабских государств. Анкара ставит на поддержку «Хамас» не только для того, чтобы получить нового союзника, но и с целью наглядно показать свою заботу о палестинских арабах. Для большинства региональных субъектов Палестина относится к «неискупленным мусульманским землям». И любой внешний игрок, оказывающий ей поддержку, воспринимается как «друг арабского мира». Не случайно, что в 1960-1980-е годы палестинскую карту для повышения регионального влияния активно разыгрывал СССР, а с 1990-х годов аналогичную тактику использует Иран. Политика наращивания веса находит отражение и в поддержке новых политических режимов, возникших после «арабской весны». Турция уже успела установить доверительные связи с Ливией, Египтом и Тунисом. Причем укрепление контактов с Каиром дополняется жесткой антиизраильской риторикой.
Максим МИНАЕВ, Центр политической конъюнктуры