Старый новый договор
Вопрос о том, какие политические риски несет в себе нынешний кризис, становится все более актуальным. Популярна точка зрения о том, что в любом обществе существует негласный общественный договор, который оказывается под угрозой в условиях коллапса мировой экономики. Ну а дальше все зависит, конечно, и от тяжести экономического удара для страны, но все же главным образом — от характера политической системы и особенностей этого самого общественного договора. Именно так, например, поставлена проблема в недавней статье Робертом Скидельским («Договор дороже денег», «Ведомости», 19 февраля).
Российская политическая модель образца «нулевых годов» никогда не переживала периодов экономического кризиса, спада экономики, хотя, например, имеет опыт существования при достаточно низких текущих ценах на нефть и общем объеме ренты, вполне аналогичных нынешним. Иначе говоря, для ее политической устойчивости главный вопрос не в том, какая экономическая погода за окном именно сегодня, а в повышательной тенденции или ее отсутствии. Не в фотографии сегодняшних проблем или успехов, а в позитивном или негативном образе будущего. Так что легитимность здесь во многом зависит от способности поддерживать темпы экономического роста. Однако это не полная зависимость только от фактора растущего благосостояния, здесь есть другие не менее, а то и более важные моменты.
Помимо благоприятной и растущей экономической конъюнктуры российская политическая система образца «нулевых годов» удачно функционировала, опираясь на высокую популярность высшей власти. Оба фактора существенны, но популярность первична и играет большую роль.
Рейтинг высшей власти всегда был (что в президентство Путина, что при нынешней «тандемократии») в основе своей рейтингом ожиданий и надежд. Остается он таковым и теперь. Сегодня несмотря на то, что индексы оценки гражданами социальной и экономической ситуации весьма серьезно упали, уровень доверия к высшей власти по-прежнему высок. Точнее, он по-новому высок, потому что рейтинг остался старым по типу (ожидания и надежды), но стал новым по содержанию запроса (высшая государственная власть должна обеспечить выход из кризиса).
Выход из кризиса здесь не сводится просто к отрастанию экономики и темпов роста доходов, но содержит определенные требования к государству по поводу справедливости самой антикризисной стратегии и того, что получится в результате.
В образе будущего требования порядка и справедливости играли и играют ведущую роль. На выходе из 90-х гг. это было очевидно из-за войны в Чечне, угроз единству страны, а также восприятия большинством населения итогов «десятилетия приватизации и реформ» как несправедливых. При сформировавшемся в российском обществе крайне низком уровне доверия к рыночным институтам, экономической и политической конкуренции основное требование к государству было и остается патерналистским и заключается в высокой степени «национализации» всего общественного перераспределения.
При этом «общественный договор» на границе 90-х и «нулевых годов» заключался между большинством населения и высшей властью в обход значительной части элитных групп, чтобы, опираясь на массовую поддержку и высокий рейтинг, высшая власть была в своем праве урезонивать «современное боярство». С чем и было всегда связано в целом позитивное отношение большинства общества к ущемлению прав региональных элит или олигархов.
Дополнительное соглашение к договору по поводу роста благосостояния, которое было оформлено в последние «тучные годы», если и базировалось на идее обмена политических прав на уровень жизни, то преимущественно в том смысле, чтобы привилегированные социальные слои и группы не имели возможности с помощью «демократии распила» совсем уж ограничить доступ «низовых сословий» к части ренты. Если большинство населения обречено проиграть на рынке политического торга, то возможности этого самого политического торга пусть будут ограничены, пусть не достанутся они ни мне, ни конкурентам.
При сжатии объема ренты запрос на монополию государственного ее перераспределения усиливается. Требование состоит также в обеспечении государством декларируемой им справедливости выхода из кризиса «не за счет народа» и «не в пользу банков и бизнеса», а «помогая простому человеку».
Запас политической прочности и устойчивость рейтинга определяются не самой по себе глубиной экономических проблем, но восприятием массовым сознанием стратегии выхода из кризиса как справедливой или нет. Протест может обретать реальные формы в том случае, если не соблюдается это требование справедливости. По отношению к самим экономическим сложностям от государства скорее ждут, чтобы оно не мешало и не препятствовало выживанию.
