Как пандемии изменяют мир

Глобальный кризис, вызванный пандемией коронавируса, начинает выглядеть как исторический переломный момент. Хотя мы не знаем, как долго продлится вспышка и насколько серьезными будут ее последствия, трудно избавиться от ощущения, что мы сейчас находимся на пороге между двумя эпохами, пишет экономист Джером Роос на страницах NewStatesman.

Во всяком случае, присущая этому моменту неопределенность напоминает первоначальное значение древнегреческого слова «кризис». Ключевой термин в медицине Гиппократа, «криз» обозначает поворотный момент в болезни, указывая либо начало выздоровления, либо начало смерти. Таким образом, подлинный кризис по определению является жизненно важным моментом, в который должны прийти перемены — к лучшему или к худшему.

Нынешний кризис не является беспрецедентным. На протяжении веков инфекционные заболевания оставили неизгладимый след в мировой истории: от чумы Юстиниана, опустошившей Византийскую и Сасанидскую империи в шестом веке, до ужасающих эпидемий, которые разрушили цивилизации коренных народов Америки после прибытия Христофора Колумба в 15 веке. Но если бы нам пришлось выделить одну эпохальную пандемию, то это была бы «Черная смерть» (чума — прим. АК) середины XIV века — событие, которое возвестило о «падении средневековья» и которое кардинально изменило бы формирующийся современный мировой порядок. В то время как Covid-19 является другим видом болезни, с гораздо более низким уровнем смертности, драматические социально-экономические последствия пандемии поднимают важный вопрос: может ли кризис в конечном итоге сыграть аналогичную роль для современного мира, как это сделала Чёрная Смерть в средневековье? Изменит ли эта пандемия и мир, каким мы его знаем?

Осенью 1347 года 12 генуэзских галер вошли в сицилийский залив Мессина. При приближении к кораблям для регулярной таможенной проверки местные портовые власти вскоре сделали ужасное открытие: большинство находившихся на борту людей мертвы, либо умирают. Францисканский монах Микеле ди Пиаззе писал в то время следующее: «Моряки привнесли в свои кости настолько сильную болезнь, что тот, кто сказал им слово, был заражен и не мог спасти себя от смерти.» Жертвы «были охвачены болями по всему телу и чувствовали ужасную усталость. Затем на бедре или руке появилась пустула, похожая на чечевицу. От этого инфекция проникла в организм и началась сильная кровавая рвота. Это продолжалось в течение трех дней, и не было никакого способа предотвратить смерть».

Страшная болезнь, о которой говорил ди Пиаззе, была бубонной чумой. Это заболевание, вызванное инфекцией бактерии Yersinia pestis, уже давно эндемично среди популяций грызунов в некоторых природных средах. Распространяясь блохами, питающимися кровью зараженных животных, таких как мармоты, песчанки и черные крысы, инфекция иногда переходит к людям. В то время как географическое происхождение пандемии XIV века является предметом жарких дебатов, последние генетические данные, кажется, указывают на внезапную вспышку чумы — возможно, вызванную изменением климата — где-то во внутреннем Азиатском нагорье. В последнее время внимание исследователей сместилось от Цинхай-Тибетского плато, преимущественно расположенного в западном Китае, к горному хребту Тянь-Шань на китайско-киргизской границе.

Последующее распространение этого заболевания является не просто экологическим явлением. В отличие от процесса, который распространил Covid-19 по всему миру, Чёрная Смерть была результатом сложного взаимодействия между естественным патогеном, встречающимся в популяциях животных, и социальной организацией человеческих сообществ, которая оказалась весьма благоприятной для его распространения. Особенно важную роль сыграло растущее взаимодействие между Востоком и Западом. В то время как поздний средневековый мир не был таким глобализированным как наш, он был гораздо более тесно связан, чем мы думаем.

Важно отметить, что монгольские завоевания XIII века на короткое время привели к тому, что около двух третей Евразийской суши оказались под единым контролем самой большой сопредельной империи в истории. Несмотря на то, что обширные владения потомков Чингисхана в конечном итоге распались на четыре конкурирующих княжества (ханства), торговые отношения вдоль защищенного монголами Шелкового пути продолжали процветать и в первой половине XIV века. Внезапное повышение мобильности людей — в виде монгольских армий и торговых караванов верблюдов — непреднамеренно позволило носителям чумы покинуть свою природную среду. Империя и торговля сговорились, чтобы произвести то, что французский историк Эммануэль Ле Рой Ладури назвал в 1973 году «микробное объединение мира».

В 1338 году в районе, граничащем с озером Иссык-Куль, в современном Кыргызстане, среди Тянь-Шанских гор свирепствовала сильная чума. Эта конкретная вспышка предоставила археологам то, что долгое время считалось самым ранним свидетельством Чёрной смерти, записанным на могильных каменных надписях несторианского захоронения. К началу 1340-х годов чума достигла монгольского ханства Золотой орды и бушевала в южных российских степях. Общепринятая теория заключается в том, что правитель Золотой орды Хан Яни Бег затем привёл болезнь к Чёрному морю, когда в 1346 году его армии осадили генуэзский торговый опорный пункт Каффа на Крымском полуострове. В своем ярком рассказе о Чёрной смерти итальянский летописец Габриэль де Муссис писал, что монгольские войска, вскоре опустошенные вспышкой, отреагировали сбрасыванием зараженных тел над городскими стенами. Испуганные генуэзцы бежали на лодке в Константинополь, откуда они — и другие итальянские купцы — фатально распространили болезнь по всему Средиземному миру.

Чёрная смерть достигла крупных торговых портов Италии и Египта в конце 1347 года. Оттуда она бушевала как лесной пожар по всей Европе, Северной Африке и Ближнему Востоку. Спустя четыре года и несколько повторяющихся волн инфекции, по крайней мере, каждый третий человек в этих регионах умер. «В каких летописях когда-либо читалось, что дома были пусты, города пустынны, страна заброшена, поля слишком малы для мертвых и страшное и всеобщее одиночество по всей Земле?» — оплакивал итальянский поэт эпохи Возрождения Петрарка. Смертность была настолько велика, что он боялся, что будущие поколения будут сомневаться в правдивости его рассказа: «О, счастливые люди будущего, которые не знают этих несчастий, и наши показания будут для них похожи на басни».

Куда бы мы не посмотрели, Чёрная Смерть оставила после себя разрушения. По оценкам, в Каире, одном из крупнейших и самых богатых городов Старого Света, за несколько недель погибло до половины населения, причем только за два дня погибло 13800 человек. По всей Европе в это время появились массовые захоронения, когда выжившие поспешно избавлялись от накопленных трупов, часто без проведения традиционных обрядов. Во введении к своему Декамерону (1353 год) флорентийский писатель Джованни Бокаччо отметил, что социальные связи оборвались, поскольку «это зло вселило в сердца мужчин и женщин такой ужас, что братья бросали братьев, дяди своих племянников, сестры своих братьев».

В краткосрочном плане пандемия вызвала широкомасштабные экономические и социальные потрясения. Столкнувшись с угрозой неминуемой смерти, многие люди перестали появляться на работе. «Как и горожане», — писал Бокаччо, крестьяне «стали нерешительными и пренебрегали своими делами, как будто они ожидали смерти в тот самый день». Французский поэт Гийом де Машо также писал: «Никто не вспахивал поля/ связывал зерновые и не собирал виноград/ так как многие были мертвы». Некоторые стали пить, играть в азартные игры или вести себя распутно. Произошел заметный рост насилия на почве ксенофобии, поскольку выжившие жертвы в различных частях Европы обвиняли посторонних — особенно евреев, которых они абсурдно обвиняли в отравлении колодцев.

Черная смерть оставила после себя беспрецедентную демографическую катастрофу в Старом Свете. Историк Брюс Кэмпбелл подсчитал, что только в Англии, население которой до чумы составляло около 4,8 миллиона человек, около 2 миллионов человек умерли в результате пандемии менее чем за два года. Около половины погибли летом в 1349 году. Были также глубокие социально-экономические и политические последствия. В своем классическом введении к мировой истории Мукадима (1377) арабский ученый Ибн Халдун писал, что чума, которая унесла жизни обоих его родителей, «опустошала нации и приводила к исчезновению населения... Города и здания были разрушены, дороги и дорожные знаки были уничтожены, поселения и особняки опустели, династии и племена ослабли. Весь обитаемый мир изменился».

Помимо поразительного уровня смертности от этой болезни великая преобразующая сила Чёрной Смерти заключалась в том, что она поражала регионы, где установленный порядок уже находился в состоянии упадка. Это особенно справедливо в отношении Европы, где феодальные общества боролись с серией серьезных кризисов на протяжении по меньшей мере полувека, в результате чего континент был плохо оснащен для реагирования на вспышку. Именно сочетание изменения климата, снижения урожайности в сельском хозяйстве, повторяющегося голода, роста задолженности, финансовых кризисов, роста социальной напряженности, усиления политической нестабильности и, в конечном итоге, распада Pax Mongolica — что отрезало прибыльную междугородную торговлю между Востоком и Западом — оставили Европу в ослабленном состоянии. Добавление стремительной пандемии в эту изменчивую смесь создало идеальный шторм, от которого феодальный порядок никогда не сможет полностью восстановиться. Добавление полной пандемии в эту взрывоопасную смесь создало идеальный шторм, от которого феодальный порядок не смог восстановиться.

По мере того, как по всему континенту бушевали первые ударные волны, чума почти мгновенно изменила структуру давних социальных отношений между богатыми и бедными, лордами и крепостными, перевернув столы правящей элиты Европы немыслимым образом. Как указывает историк Джеймс Белич: «Чёрная Смерть не только сократила население вдвое, но и удвоила среднюю обеспеченность на душу населения всем — слитками, товарами, зданиями, животными, землей и так далее. Если сокращение вдвое числа людей и удвоение всего остального не имеют потенциально революционного эффекта, то что же тогда?»

Одним из непосредственных последствий этого внезапного демографического толчка была острая нехватка рабочей силы: просто не хватало крестьян, чтобы обрабатывать поля, не хватало моряков, чтобы управлять кораблями, не хватало ткачих, чтобы поддерживать работу ткацких станков, не хватало строителей, чтобы строить новые дома или ремесленников для производства желаемых предметов домашнего обихода. Эта нехватка рабочей силы, в свою очередь, усилила рыночную власть городских и сельских рабочих. Повысилась заработная плата в дневное время, которая иногда удваивалась или даже утраивалась.

Но более высокая заработная плата не обязательно приводит к повышению уровня жизни. Наемные работники составляли лишь меньшинство трудоспособного населения в 14-м веке, и работодатели часто реагировали на рост стоимости рабочей силы, просто нанимая ее меньше. Падение количества отработанных дней способствовало резкому сокращению общего объема производства, что привело к росту цен на сырьевые товары и привело к безудержной инфляции.

Представители высших классов были готовы обвинить в растрате средств Popolo minuto, «маленьких людей». Виллани утверждал, что «простые люди из-за изобилия и избыточности, которые они нашли, больше не будут работать в своей привычной торговле; они хотели самые дорогие и самые изысканные продукты...в то время как дети и простые женщины одевались во все прекрасные и дорогие одежды прославленных людей, которые умерли». Городские элиты стремились укрепить свой социальный статус, устанавливая ограничения на требования к заработной плате и строгие правила в отношении одежды для низших социальных классов, запрещая бедным участвовать в роскошном потреблении и одеваться как богатые.

Такие репрессии еще больше подрывают уважение населения к политической власти. Отчаянно пытаясь сохранить свое привилегированное положение, дворянство стремилось обеспечить себе доходы за счет военных трофеев. В то время как Столетняя война между Англией и Францией уже началась в 1337 году, конфликт, вероятно, продолжался так долго, потому что это оказался особенно прибыльным занятием для финансово ограниченных дворян. Как отметил ведущий норвежский историк Чёрной смерти Оле Бенедиктов, «социальная элита, политические классы, так сказать, были сильно заинтересованы в продолжении войны» после пандемии.

Но усиление феодальной агрессии обошлось дорого. Чтобы компенсировать воинам их службу, короли были вынуждены резко увеличить налоговое бремя крестьян. Вскоре волна народных восстаний прокатилась по континенту: от французской Жакери 1358 года и английского крестьянского восстания 1381 года до флорентийских шерстяных кардеров 1378 года до восстания каталонских ремесел в следующем столетии. Многие из этих эпизодов показали поразительно современную приверженность эгалитарным принципам. В своей Флорентийской истории (1532) Никколо Макиавелли цитировал флорентийского текстильщика: «Вы увидите, что мы похожи; оденьте нас в свою одежду, а их в нашу, и, без сомнения, мы будем казаться благородными, и они падут, ибо только нищета и богатство делают нас неравными».

Наиболее примечательным в формирующемся ландшафте после чумы было разнообразие политических результатов по всей Европе. Столкнувшись с общим потрясением, различные страны отреагировали на него совершенно по-разному. В Англии народная борьба после Чёрной смерти привела к новой форме аграрного капитализма. Во Франции и Испании аристократия вступила в союз с монархией, что привело к централизации политической власти в абсолютистском государстве. В Италии власть оставалась децентрализованной внутри городов-государств, позволяя торговым олигархиям закрепить свою особую форму коммерческого капитализма.

На Ближнем Востоке результаты были по-прежнему различными Мощные военные помещики мамлюков в Египте так сильно давили на крестьянство, что местные общины были вынуждены постоянно обрабатывать поля и отказываться от своих работ по обслуживанию ирригационной системы Нила, из-за чего их каналы забились илом и привели к долгосрочному спаду сельского хозяйства.

Византийская империя также пришла к своей смерти после чумы, открыв вакуум власти, который должны были заполнить османы, что в конечном итоге привело к завоеванию Константинополя в 1453 году. Подъем Османской империи подорвал европейские усилия по восстановлению прямых торговых отношений с Дальним Востоком. Генуэзцы, потеряв свой опорный пункт в Черном море, повернули на запад в надежде найти новые коммерческие возможности в Атлантике.

Генуэзские купцы вскоре установили прочное присутствие вдоль западноафриканского побережья и в конечном итоге стали активно участвовать в португальских сахарных плантациях на Мадейре и Азорских островах. Португальцы и генуэзцы прибегли к принудительному труду пленных, купленных у африканских императоров и военачальников, для того чтобы выращивать эту трудоемкую культуру, что привело к атлантической работорговле. Ранние колониальные приключения в Португалии вскоре вызвали конкурентную борьбу с соседней Испанией, кульминацией которой стали конкурирующие путешествия Колумба и Васко да Гамы. Стремясь обойти мусульманскую монополию на дальневосточные торговые маршруты, генуэзский исследователь в конечном итоге наткнулся на Америку, в то время как его португальский коллега обошел Африку, чтобы найти прямой путь в Индию. Началась новая эпоха в мировой истории.

Черная смерть, которая действовала в качестве мощного катализатора в этой сложной цепи событий, была поистине эпохальной. Мир, в конечном итоге, оправился от кризиса позднего средневековья, который он породил, но если из этого исторического опыта и можно извлечь один урок, то это то, что социальные, экономические и политические последствия крупной пандемии могут сохраняться далеко за пределами непосредственного воздействия. Эта пандемия тоже пройдет, но последствия могут остаться с нами еще долго. Хотя коронавирус сам по себе не создаст новый мир, но, реакция социальных движений, политических деятелей и международных держав, помогут этому.

Источник