«Принцип Netflix»: как финансовые модели фармкомпаний угрожают человечеству

политологГлеб Кузнецов

Лонгрид выходного дня про «новый ковид» в смысле прибылей — антибиотикорезистентность.

Ребята из дружественного Telegram-канала «Вирусная нагрузка» разбирают историю с достаточно широко разошедшейся в тиражных СМИ статьей из «Ланцета» про то, что антибиотикорезистентность (AMR) убивает людей больше, чем все инфекционные болезни, включая любимый ковид. И что «надо же что-то делать».

Второй пост — с выводами — приведу полностью ниже, первый — собственно со статьей можно посмотреть в канале.

Если коротко, то миллионы погибших от AMR считают так же, как строятся предсказательные статмодели по ковиду в рамках которых то одна, то другая страна должна вымереть полностью за месяц-другой. Экстраполяции из экстраполяций, конские допущения и все вот это, как мы любим. В результате, в странах Субсахарской Африки, так называемой, умирают адовы миллионы, а в цивилизованных — там, где три четверти мировых антибиотиков потребляются — совсем чуть-чуть.

И понятно почему, про Африку никто ничего в смысле медстатистики не знает и дух лоббиста вольно парит над волнами, приписывая всю смертность заказанной для данного номера приличного журнала или доклада ВОЗ причине, а в условной Швейцарии пойди так похимичь. Ну и то, что для того, чтобы попасть в статистику по AMR исследуемому массиву не надо было употреблять антибиотики — отдельно весело.

Буквально, «От чего помер имярек? — От антибиотикрезистентной инфекции! — А какие препараты употреблял? — Мы не знаем. И даже не знаем употреблял ли он их вообще. — А может быть не в AMR дело? — Как вы смеете преуменьшать главную проблему человечества, мерзкие убийцы-отрицатели науки!»

Итак, что важно зафиксировать, проблема AMR не научная, не медицинская, а чисто коммерческая. Произошел отказ от «университетской логики» развития науки, в которой появление продукта предшествовало коммерциализации. В ее рамках появились ВСЕ группы препаратов, или в виде уже готовых продуктов (как моноклональные антитела), или в виде прототипов (как например мРНК-вакцины, авторов идей которых сегодня нещадно банят и чистят ото всюду за публичные сомнения в единственной верности бионтехо-модерновского варианта их коммерциализации).

Сейчас везде логика «стартапа». То есть сначала коммерциализация идеи — причем максимальная, буквально авансовое надувание темы деньгами, потом — продажа по неадекватным ценам результата обществам в виде «чуда расчудесного».

В случае с антибиотиками так это не работает. Группа препаратов из старого университетского мира для массового употребления, да еще кратковременного. Коммерчески скучно. В результате, разрабатывать их просто некому, так как вся наука переведена на хайпово-бизнесовые принципы, а Флемминги и Ермольевы моют пробирки у биотехвизионеров (а по сути маркетологов) типа Банселя и Бурлы. С одной стороны эти ребята пугают мир «смертями 50 млн человек в год к 2050-у году», с другой отказываются вкладывать в разработку спасения хоть какие-то ресурсы до того, как общества заплатят (фактически вынув эти деньги из сегодняшних систем здравоохранения) за разработку по 1,5 млрд за препарат, а потом еще и будет эти препараты покупать за отдельные деньги уже ближе к 2050-у. И это называется «справедливой конкуренцией» и «открытой капиталистической экономикой».

Ниже — пост про «Принцип Netflix», по которому это будет работать.

«Как вышло, что нанятые фармой лоббисты и т. н. «ученые» рисуют смертность от AMR выше, чем от всех инфекций вместе взятых, а экономический ущерб — выше, чем от кризиса 2008-2009, старые антибиотики по-прежнему стоят копейки, новых типа нет, а фарма не спешит инвестировать в такое золотое дно?

Антимикробная резистентность — AMR — есть такая проблема. Но в подавляющем большинстве случаев, она касается «антибиотиков первой линии», то есть массовых препаратов с историей в много десятилетий. И «лечится» очень просто — назначением препаратов второй линии, более новых, но ненамного более дорогих. Пенициллин Флемминга для сегодняшнего пациента — просто плесень. Случаев появления бактерий, устойчивых к самым новым антибиотикам очень мало. Речь идет тут не о миллионах, не о сотнях тысяч, а о десятках описанных эпизодов в год.

Но эволюция неостановима, очевидно (когда-то) настанет момент, когда какой-нибудь ванкомицин превратится во флемминговский пенициллин. А новых надежд человечества нет, т. к. в связи с изменением модели финансирования фармисследований разрабатывать антибиотики неинтересно.

Большинство крупных фармкомпаний покинули этот рынок из-за нерентабельности: разработка антибиотиков и КИ требуют существенных вложений (порядка $1,5 млрд за препарат) при сравнительно скромной прибыли. Хотя малая себестоимость позволила бы фармкомпаниям окупить затраты, их основные претензии — к низким ценам от нацрегуляторов, а также коротком периоде приема. Разработка экспресс-тестов, которые бы помогли быстрой диагностике и назначению антибиотиков только в случае необходимости, также идет вразрез с их интересами.

Единственный устраивающий компании вариант — повышение цен на существующие (и что самое главное — на будущие) антибиотики на порядки. Предложенный якобы компромиссный выход получил название «модель Netflix»: покупатель заранее платит установленную «абонентскую плату» за доступ к антибиотикам и впоследствии получает столько препаратов, сколько ему нужно. «Подписчиком» может быть государство, платящее за поставки фармкомпаниям, или отдельные пациенты.

Система уже применяется: в 2019 году Министерство здравоохранения Великобритании заключило с Pfizer и Shionogi «подписку» на новые виды антибиотиков, в том же году штат Вашингтон заключил сделку с AbbVie, а Луизиана — с Gilead на неограниченную поставку препаратов против гепатита С. Во всех случаях речь идет о десятках миллионов долларов в год.

Это вызвало положительные отклики со стороны фармбизнеса: Pfizer (надо же, и он здесь) эти новости «привели в восторг», а CEO Merck Кеннет Фрейзер заявил, что видит свою роль в «оптимизации доступа пациентов к лекарствам и оптимизации окупаемости инвестиций, а не максимизации того или другого». Отличие «модели Netflix» — покупатель всегда переплачивает многократно под видом инвестиций в разработку новых антибиотиков, поощряемых заявлениями ВОЗ об опасности резистентности.

Также модель не подразумевает «лечения больного, а не болезни». Государство подписалось на линейку препаратов, значит больные будут «жрать, что дают», даже если на рынке появятся более эффективные и дешевые варианты.

Конечная цель исследований вроде разбираемого ланцетовского — продвижение «модели Netflix» среди нацрегуляторов, большинство из которых скептически настроено по отношению к идее переплаты за старые препараты, якобы ради разработки новых. Ситуация так себе — государства уничтожили университетскую разработку фармпрепаратов ради «стартапов», которые якобы «более эффективны», а в результате им предлагается разложить деньги, шедшие на науку и образование, по карманам топов бигфармы под обещание «обязательно сделать новые эффективные лекарства».

Источник