Статья
3452 31 мая 2011 14:06

Жаргон подлинности

Применение программы критики идеологии Франкфуртской школы к немецкой духовной культуре первой половины XX в., прежде всего к экзистенциальной философии М.Хайдеггера, К.Ясперса и др.
Комментарии экспертов

Современному читателю не легко будет разобраться в проблемах, к которым адресована книга Теодора Адорно. Дело в том, что те два-три поколения, которые действительно ими интересовались, уже давно ушли в мир иной. Речь идет о том времени в саомом начале прошлого века, когда население Европы начало в массовом порядке оставлять христианство.

С точки зрения социологии тогда происходило много довольно странных явлений, связанных с переходом к новым, пост религиозным представлениям о мире. К примеру, после разочарования в христианстве полностью потерял смысл церковный обряд. Относиться с прежней серьезностью к таким привычным ранее обязанностям как утренняя молитва или пост уже было невозможно. Проблема была в том, что для большинства европейцев того времени весь прошлый жизненный опыт был ритуально размечен. Всерьез вообразить себе возможность иного порядок, было для них практически невозможно. Разумеется, все это было «пока», и образцы светской бытовой культуры уже активно синтезировалась в различных арт-средах.

Однако здесь и сейчас разочарованные верующие нуждались в практике, совмещавшей в себе привычный настрой церковной службы с первым опытом безбожия. Для многих, особенно в Германии тридцатых годов, эту роль удачно сыграл экзистенциализм в версии Хайдеггера, Ясперса и некоторых других авторов. Он и позволял до определенной степени совместить привычную торжественность обряда с цинизмом растущих городов. В этом смысле хайдеггеровское «Бытие и время» — это своего рода новый «Домострой» для тех, кому тяжело адаптироваться к монотонной секуляризованной рутине. На тот момент для основной массы населения Европы была более привычна деревенская культура с ее полной вовлеченностью всех сфер деятельности в религиозный ритуал. Поэтому практика возвышенного настроения, которую детально описал Хайдеггер, позволяла этим, по сути, еще вчерашним крестьянам сохранять нормальный душевный строй.

Для них это стало реальным шансом безболезненно пережить период разлома привычного быта, не выпадая при этом из реальности. Чтобы удовлетворить эту потребность в новом обряде, философ предлагал на выбор несколько вариантов духовных техник. Их основное достоинство было в том, что для среднего европейца они полностью дублировали весь спектр переживаний от традиционной молитвы. Например, проснувшись, можно было не брать в руки привычный с детства каноник, а, вместо этого, долго любоваться на вид из окна.

Это действие для религиозно организованного человека являлось эквивалентом обрядового повтора основ собственного мировоззрения. Напомним, что в традиционном христианстве его фундаментальное содержание сводилось к признанию божественной власти над собой. Кредо новой веры было проще и ближе человеку «ревущих двадцатых», и умещалось в одной, эмоционально насыщенной фразе: " Я еще жив«.

Для молодых людей, перенесших уход из деревни, мировую войну и живущих в условиях тоталитарного государства, более сакральной фразы и быть не могло. В это же время на ее основе усилиями немецких экзистенциалистов и, прежде всего, Хайдеггера, была создана концепция подлинного. В ней предполагалось, что человек не всегда способен провести новый обряд так, как это требуют его создатели. Поэтому Хайдеггер наделяет особым статусом те отдельные переживания неизбежности смерти, когда ее осознание было предельно насыщенным. Соответственно, все прочие мысли, чувства и действия человека выстраивались по степени удаленности\близости к этим состояниям. В конце концов, быть подлинным здесь значит иметь на себе отпечаток ясно осознанной смерти.

Адорно критикует эту практику так, как будто не замечает ее терапевтического значения. В его версии все эти взгляды вдаль, восторженность речи и прочие внешние атрибуты поведения экзистенциалистов есть не что иное, как дурной романтизм недалеких людей.

Свое мнение он пытается подтвердить многочисленными ссылками к отсутствию у них вкуса к хорошей литературе, на незнание истории и общий малообразованности. Например, их чувствительность к идиллическим сюжетам крестьянского быта он пытается раскритиковать указаниями на бесправное положение низших слоев общества в аграрном государстве. Так он пытается доказать, что эстетическое переживание этих картин является аморальными по своей природе и не может быть приемлемым для думающего человека. В другом месте он критикует Хайдеггера за сочувствие буржуазным идеалам, что также недопустимо для тех, кто знает «цену страданиям бедняков». Вообще в этой книге Адорно больше походит на пламенного советского комсомольца, чем на европейского интеллектуала.

Понять, что же конкретно ему не нравиться в «жаргоне подлинности», очень трудно. В ход идет все, что попадается под руку, лишь бы звучало громко и убедительно. Куски поверхностного исторического анализа прерываются долгими рассуждениями о морали и ответственности, которые, в свою очередь, сменяются пересказами каких-то левацких теоретиков.

Через некоторое время становится понятно, что Адорно просто не любит экзистенциалистов. Это что-то личное, не имеющее отношение к их теоретическим работам. Если это так, то перед нами редкий образец философской ругани на самом высоком уровне. Оказывается, у интеллектуалов все как у людей, и они тоже могут оппоненту оплеух надавать, была бы охота.

Теодор Адорно, «Жаргон подлинности. О немецкой идеологии», М.: Канон+РООИ «Реабилитация», 2011 г. — 192 с.

© 2008 - 2024 Фонд «Центр политической конъюнктуры»
Сетевое издание «Актуальные комментарии». Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-58941 от 5 августа 2014 года, Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-82371 от 03 декабря 2021 года. Издается с сентября 2008 года. Информация об использовании материалов доступна в разделе "Об издании".