С оруэлловскими ушами
литературный критикВиктор Топоров
Художественная неудача фильма «Обитаемый остров», снятого в стилистике гомоэротического «капустника» с комически-космическими прибамбасами и с политическими аллюзиями, стала очевидной уже по выходе первой серии. Выход на экраны «ОО. Схватки» лишь подтвердил общее — и всеобщее — впечатление. От фантастического детища Федора Бондарчука мало-помалу отрекаются даже немногие принципиальные (правильнее было бы, наверное, назвать их беспринципными) сторонники этой картины. Верность «ОО» хранит лишь один из соавторов повести, по которой фильм был снят, — Борис Натанович Стругацкий. Оно, впрочем, и не мудрено: при всей своей завиральности, беспомощности и «развесистости» картина Бондарчука представляет собой точную, чуть ли ни дословную экранизацию одноименной повести сорокалетней давности. Да и судорожно-парадоксальные идеологические телодвижения режиссера — то ли мы на коне в белом фраке, то ли в каком-то ином месте — типичному шестидесятнику с вечной фигой в кармане (а семидесятипятилетний Б. Н. Стругацкий именно таков) должны быть близки и понятны.
«Обитаемый остров» был задуман как приключенческая повесть для среднего школьного возраста, вроде, допустим, «Кортика» или более современных самому «ОО» «Приключений Кроша». Юноша из светлого коммунистического будущего попадает на чужой планете в проклятое капиталистическое прошлое и устраивает там революцию. Это — с незначительными изменениями — сюжет «Аэлиты». Порядки на чужой планете братья-соавторы, один из которых был профессиональным переводчиком, позаимствовали из не переведенной на тот момент и объективно «крамольной» книги — «1984» Джорджа Оруэлла. Запрещали у нас в советское время «1984» (и сажали за его хранение и распространение), воспринимая его как безошибочно узнаваемую сатиру на социализм. Сам же Оруэлл, будучи леваком, искренне полагал, будто написал сатиру на англо-американский империализм, экстраполировав в не слишком отдаленное будущее некоторые тенденции, и впрямь проявившиеся впоследствии (хотя и не в той мере, в какой это грезилось писателю), скажем, после уничтожения нью-йоркских башен-близнецов... Ну, а вообще-то Оруэлл с осуждением и осмеянием капитализма явно погорячился.
Мрачную атмосферу в повести для подростков надо было как-то разредить — и АБС нашли третий литературный источник, уже не фантастический, а заведомо сказочный: «Трех толстяков» Юрия Олеши. А одного из главных «толстяков» сделали и вовсе земным (и, соответственно, коммунистическим) Штирлицем. Так сложился амбивалентный мир планеты Саракш — и нашим, и вашим или, если угодно, ни нашим, ни вашим. В журнальной публикации из повести еще слишком торчали оруэлловские уши — и, готовя книжную, соавторы их аккуратно «причесали»: Безымянные Отцы стали Огненосными Творцами, и так далее. Как почти всегда, напустив идеологического туману, соавторы в конце повести свели дело к довольно дурацкой шутке: «раздухарившегося» на чужой планете Мак Сима невольно и лишь ненадолго посрамленный космический Штирлиц, слегка пожурив, отправляет назад, в Ленинград, к маме и к бабушке.
Воспринималась ли повесть по ее выходе как «антисоветчина»? Бесспорно. Была ли она таковой? Ни в коем случае! Братья Стругацкие «осуждали отдельные недостатки», а вернее, намекали на их наличие, — и, вместе с тем, низко, в пояс, кланялись всемогущим, а главное, мудрым и справедливым «органам». Кланялись чем дальше, тем ниже, — сравни, например, такие повести, как «Жук в муравейнике» или «За миллиард лет до конца света». И всё это все равно воспринималось как «антисоветчина». В отличие, скажем, от трудов Юлиана Семенова, идеологически совершенно со-положных творчеству АБС.
Везенье это было или расчет? Конечно, теневой славе соавторов-конформистов изрядно способствовали периодические цензурные гонения. «Немецкие цензоры — дураки!» — написал как-то Генрих Гейне и окружил эту фразу многоточьями, сделав вид, будто все остальное из текста и впрямь вычеркнула цензура.
О подлинно гонимых в годы застоя художниках мы узнали гораздо позже (а о многих, увы, так и не узнали), чем о псевдо-гонимых (и, соответственно, псевдо-оппозиционных): первых нам надо было понять; нам надо было до них еще дорасти; тогда как вторым достаточно оказалось всего-навсего конъюнктурно переставить в своих заведомо двусмысленных произведениях вчерашние суждения и оценки.
Зато и читать их сегодня невозможно.
А уж экранизировать — тем более.
Что, строго говоря, не нуждается в доказательствах.
Хотя и прирастает ими — причем, все новыми и новыми.
